Прежде чем увянут листья - [17]

Куда только не забрасывала Юппа судьба: в Польшу и во Францию, в Норвегию и Финляндию. Война закончилась для него на Курской дуге. К счастью, он попал в плен. Условия их содержания были довольно приличные, оставалось время и для того, чтобы подумать. Юпп производил впечатление человека мыслящего, и его зачислили в антифашистскую школу. К занятиям он относился ответственно и жадно впитывал все услышанное на лекциях.

После окончания войны Юпп одним из первых вернулся на родину. Некоторое время он переезжал из одной зоны в другую, на которые теперь была поделена Германия, надеясь разыскать братьев и сестер. Ему удалось напасть на след некоторых: имя одного брата он нашел в списке погибших, другой пропал без вести в Африке. Старшая сестра вышла замуж за словака — горнорабочего и приняла чехословацкое подданство. Остальных Юпп так и не отыскал.

Земельная реформа застала Юппа Холлера, измотавшегося до предела, изголодавшегося, в Борнхютте. И когда ему предложили земельный участок и кредит для постройки дома, он не задумываясь согласился. Днем он возился с тощей коровенкой — пас ее на своем невозделанном участке, а по вечерам копал яму под фундамент. Ему пришлось выучиться и кладке, и плотницкому делу, прежде чем он повесил над крышей венок в знак того, что дом построен. В тот же день он свалился замертво и лежал на какой-то балке, пока на него не наткнулась Анна Машек и не перетащила его в свою комнату.

Анна была на десять лет моложе Юппа. Часами сидела она у его постели и буквально угадывала по глазам все его желания. Но у нее хватало времени и на то, чтобы не дать растащить стройматериалы, заколотить пока еще безрамные окна, накормить корову и нескольких кур, вскопать огород.

Силы возвращались к Юппу, в нем снова пробуждался интерес к окружающему, и он стал присматриваться к Анне. У нее были крепкие округлые бедра, непослушные каштановые волосы, а кофта прямо-таки трещала на мощной груди.

Однажды Юпп побрился, постригся и причесался. Покрутился возле зеркала: да, красавцем его уже нельзя было назвать, но и стариком он еще не был.

На следующий день он вновь принялся за работу в хлеву и на стройке, а вечером заметил перемену в поведении Анны: сразу после ужина она ушла в каморку, где спала с тех пор, как уступила ему свою постель, и уже не выходила. Юпп долго ждал, но когда совсем стемнело, открыл дверь каморки. Анна сидела у окна. Стоило Юппу сделать шаг, как она сорвалась ему навстречу, обвила его шею руками и, вся трепеща, прильнула к нему. Назавтра они работали вместе, а еще через несколько дней Юпп перетащил к себе ее скромный скарб и они тихо сыграли свадьбу.

Так странствующий тележник превратился в крестьянина. Он первым в деревне вступил в кооператив. Над ним злобно насмехались, сорвали ставни в отместку, а однажды несколько разъяренных крестьян напали на него и избили до полусмерти. Той же ночью они бежали в другую зону. Но даже такими методами приостановить процесс кооперации было невозможно. В то лето в кооператив вступили несколько семей крестьян-середняков, а те, кто раньше злословил, стали задумываться.

Партийная группа, в которой было пятеро мужчин и одна женщина, избрала Юппа своим секретарем. Это случилось в тот самый день, когда, оправившись от жестоких побоев, он смог выйти в поле…

И вот идут годы. Они оставляют глубокий след в жизни деревни.

— Когда-то, — говорит старый Юпп, — мы спорили о том, удастся ли нам обзавестись сотней коров. А сегодня речь уже идет о тысяче. Кооператив расправляет плечи, открываются перспективы, о которых мы раньше и не мечтали. Но и они не предел…

— А открытые хлевы вы строили? — спрашивает Юрген.

— Не обошлось без этого. Как говорится, лес рубят — щепки летят. Но когда мы убедились, что в наших условиях они непригодны, поставили стены… Все дается опытом. Не так-то просто делать дело и не допускать ошибок. На эту тему я бы мог спеть тебе одну песенку… но как-нибудь потом… А теперь мне пора: делу время, потехе час!

Юрген смотрит старику вслед, а Рошаль замечает:

— Пошел кормить корову. Он прямо-таки влюблен в нее. Когда купил первую корову, то покупкой этой он словно подвел черту под своим нищим прошлым. Однако пора в зал, если там еще остались свободные места…

Небо тем временем заволакивают тучи, заметно холодает.

Они входят в зал, и Юрген осматривается. Зал довольно узкий. Дубовый пол здорово затоптан, а сводчатый потолок украшен бумажными гирляндами.

— Еще с карнавала висят, — поясняет Рошаль. — Такие здесь обычаи… Пройдем, кажется, впереди есть свободные места.

Зал быстро заполняется. Над столами клубится табачный дым, у стойки, рядом с входом, образуется довольно тесный кружок.

Юрген замечает Ингрид Фрайкамп, которая в сопровождении девушек и парней проталкивается к сцене. Не собирается ли она выступать в этом чаду?

Девушки и юноши уже настраивают свои гитары, а разговоры в зале упорно не смолкают. Но вот Ингрид Фрайкамп подходит к краю сцены и уверенным, вместе с тем не лишенным девичьего очарования голосом начинает читать стихи. Затем к ней присоединяются девушки и парни — соло и дуэтом они поют и читают Бехера, Гёте, Вайнерта. У некоторых это получается вполне прилично, даже профессионально, другие же выглядят дилетантами и чересчур смущаются. И вдруг — надо же такому случиться! — одна из девушек забывает текст. Ее партнер, паренек с весьма слабым голосом, выступает вперед и безуспешно пытается овладеть вниманием зала. Выглядит все это довольно комично, у стойки кто-то начинает смеяться. Шум в зале нарастает. Ситуация становится безвыходной. Юноша умолкает, с надеждой взирая на Ингрид, будто она может спасти положение. В глазах у Ингрид — испуг.