Прежде чем мы стали чужими - [70]

На следующий день я был завален работой, но сумел выбраться пообедать со Скоттом. Когда он начал обсуждать Сингапур, я рассказал ему про Эш. Он был так потрясен, что даже ничего не сказал, и только велел мне взять выходной до конца недели. До этого момента я даже не осознавал, насколько я в этом нуждался.

Вернувшись к своему дому, я обнаружил на скамейке у лифта Монику. На коленях она держала фамильную колыбель.

Она смотрела на меня с сочувствием, но ее ноздри раздувались, а челюсть была крепко сжата.

– Моника. Можешь даже не начинать.

– Так бы и дала ей каблуком в глаз.

Я поглядел на ее пятнадцатисантиметровые каблуки. Да, это бы решило вопрос.

– Мэтт, мне страшно жаль. Александр сейчас в Токио, иначе он был бы здесь. Я приехала вместо него.

– Спасибо. Смотрю, ты зашла навестить Элизабет. Надеюсь, ты ее не побила?

– Нет, конечно, но я сказала ей, что я о ней думаю. Ей от меня досталось. – Она указала на меня пальцем. – Эта женщина нагадила в душу нашей семье.

– Да знаю. – Я уже смирился с этой реальностью, но Моника, судя по всему, продолжала бороться с ней или по крайней мере пыталась ее исправить. – Что есть, то и есть. Теперь, начиная с текущего момента, я просто пытаюсь войти в жизнь моей дочери. – Я кивнул в сторону двери: – Пойдем пройдемся?

Она закинула за плечо свою большую сумку «Гуччи» и подняла колыбель.

– Мы можем зайти к Грейс?

– Ты собираешься отдать это Грейс?

– Конечно. В качестве извинения за эту мерзкую Элизабет.

– Я не знаю, дома ли она, но мы можем сходить посмотреть. Давай я понесу.

Я взял у нее колыбель, посмотрел на резные деревянные ножки и выцветающую позолоту и постарался представить, как выглядела бы крошечная Эш, мирно спящая внутри.

Глядя, как каблуки Моники клацают по тротуару, я рассмеялся, представив, как она снимает туфлю и бьет Элизабет этим каблуком.

– Что ты ей сказала?

– О, я только назвала ее воровкой и лгуньей. Она украла у тебя такую ценность, которую даже представить себе не может. Конечно, она все отрицала и делала вид, что ничего не знает. Но я сказала, что не верю ни одному ее слову. Хуже таких нету, Мэтт. Самовлюбленная, зацикленная на себе сука.

– А ты не думаешь, что, может, она и правда не знала?

Мы дошли до угла и остановились на светофоре. Моника вздохнула и вытащила из сумки конверт.

– Что-то она знала, но она не вскрывала письма Грейс. Она их просто выбрасывала, все, кроме вот этого. – Она протянула мне заклеенный конверт. – Если она получала по письму каждый год и шла на такие ухищрения, чтобы спрятать их от тебя, она должна была понять, что Грейс пытается сказать тебе что-то важное. Не знаю, хранила ли бы она все в секрете, если бы узнала, в чем дело, но отказ от реальности через незнание – не извинение.

Я опустил колыбель, сложил конверт и сунул в карман.

– Может, ты и права.

– Ты не прочтешь его?

Мы уже приближались к дому Грейс.

– Прочту. Только не теперь. Мы пришли. – Я взглянул на крыльцо особняка и протянул Монике колыбель.

– А ты со мной не пойдешь?

– Нет. Эш нет дома. Она еще в школе.

– Ты не хочешь встречаться с Грейс?

– Моника, я не могу. Иди, я подожду здесь.

Я отвернулся и стал наблюдать, как старушка ведет через дорогу собачку, но все равно услышал, как Грейс открывает дверь.

– Моника?

– Здравствуй, Грейс. Рада тебя увидеть. Мы давно не виделись.

– Да уж. Ты отлично выглядишь. У вас все хорошо?

Грейс оставалась милой даже в самых дерьмовых обстоятельствах.

– Да, спасибо, и все стало еще лучше, когда я узнала, что стала тетей. – Голос Моники не дрогнул. Она была настроена решительно. – Я потому и пришла. Я хочу отдать тебе вот это. Я знаю, что Эш уже выросла, но я хочу, чтобы колыбель была у тебя, пока в семье не родится новый младенец, когда и где бы это ни случилось.

– Спасибо, – голос Грейс прерывался, но я не мог заставить себя обернуться.

Несколько мгновений стояла тишина, а затем Моника сказала:

– Вот мой номер. Пожалуйста, не пропадай. Я знаю, что ты пыталась держать связь, и страшно сожалею, что у вас с Мэттом все так получилось.

– Я тоже.

– Грейс, знай, ты теперь часть нашей семьи.

– Да.

Спустя пару секунд Моника была возле меня.

– Пошли?

– Ага.

– Мэтт, почему ты так с ней обращаешься?

– Моника, я пропустил все детство моей собственной дочери.

– Но Грейс в этом не виновата.

– Не знаю. Все так запутанно, и я не могу сейчас об этом думать.

Но правда была в том, что я не мог смотреть ей в глаза, зная, что все пятнадцать лет она, в основном одна, растила нашего ребенка. И все это время считала меня эгоистичным козлом, игнорирующим ее письма и звонки. Она не верила в меня.

– Я больше не могу. Дико болят ноги.

– Господи, это все твои туфли. Как ты в них ходишь, это ж убиться можно.

Моника сняла туфли и засунула в сумку.

– Да знаю. Глупо, правда? Что только женщины не сделают во имя красоты.

Я обнял ее за плечи.

– А ты ничего так, ты в курсе? Я рад, что мой брат женился на тебе. Спасибо, что приехала.

Она чмокнула меня в щеку.

– Я тебя люблю. А теперь поймай мне такси, а? Мне еще надо кое-что купить.

Я подозвал такси и открыл ей дверцу. Наклонившись, она нырнула внутрь.

– Если понадоблюсь, я остановилась в «Уолдорф Астория».