Превратности судьбы - превратности любви - [16]

И как тут дело обстоит с высшим образованием неизвестно... и денег теперь никто не даст..."

Все эти мысли всплывали в моем сознании медленно-медленно, словно пузыри и лопались, сменяясь новыми. Мне было тошно, гнусно, хотелось блевать, напиться и утопиться одновременно.

"Что же делать? - крутилась у меня в мозгу, словно закольцованная одна и та же мысль - Как жить-то теперь?"

Я начал погружаться в пучины отчаяния, и всерьез подумывать, а не привязать ли мне камень на шею поувесистее, да не нырнуть ли мне с этих самых скал с ним в обнимку.

Спасла меня такая простенькая мысль вдруг пришедшая мне в голову

"А как же Светочка с Ирочкой? Вот не вернусь я с этой рыбалки, и что с ними будет, как они будут себя чувствовать? С ума они не сойдут от страха и отчаяния? Нет! Мне надо быть с ними рядом! И хотя бы бодрым видом, пусть я и не испытывая никакой бодрости, поддержать их! Нечего девушек пугать своей плаксивой физиономией! Пусть они и сердятся на меня пока, тем более основания имеются, но может, и простят меня когда-нибудь..."

Я взбодрился, немного пришел в себя и осмотрелся вокруг более трезвым взглядом. Что-то привлекло мое внимание, что-то в окружающем пейзаже тревожило меня, и некоторое время я тупо смотрел на озеро, не в силах понять, в чем дело. И потом только до меня дошло: на ровной глади воды передо мной отсутствовали все три поплавка! Действуя словно автомат, я схватил правую удочку и дернул. Удилище выгнулось дугой, леска натянулась, как струна на гитаре и со свистом начала резать воду. С минуту наверно я боролся, преодолевая сопротивление отчаянно сопротивлявшейся рыбины и, наконец, выволок на гранитную плиту огромного светлого окуня. Этот монстр весил килограмма два, а может и больше. Спина у него была шириной, чуть ли не с мою ладонь. Крючок он заглотил так глубоко, что я даже не стал и пытаться вытаскивать его сейчас, а лишь отбросив добычу подальше от воды, схватился за второе удилище. Снова борьба, снова отчаянно сопротивляющийся окунь, правда, на сей раз чуть поменьше, улегся рядышком на берегу вместе с предыдущим. Когда, войдя в азарт, я вытащил и третьего, то меня неожиданно меня пробил смех. Я внезапно лишился всего в этой жизни: родителей, брата, денег, места в МГИМО, квартиры в Москве, уж не говоря про `Патфайндер`, очутился у черта на куличках, но не переживаю, а увлеченно ловлю рыбу!

Позднее, немного успокоившись, я снова уселся в кресло (оно способствует мыслительной деятельности) и задумался над извечным вопросом: что делать?

Но ничего не надумал. Было просто тоскливо. Хотелось завыть, но не завывал по одной лишь причине: это ничего не изменило бы. Наконец решил одно: говорить девушкам ничего не буду. Расскажу всё как есть лишь, когда нужда припрет, и не ранее. Жалко их, чего им нервы трепать раньше времени, а пока буду читать журналы и думать. Может, что дельное в голову придет.

Определившись с такой вот программой действий, я снова навьючил на себя принесенное с собой, плюс добавилась ещё пойманная рыба и совершенно не испытывая, прежнего утреннего энтузиазма уныло побрел обратно.

***

Девочки дремали в креслах с таким видом, словно и не вылезали оттуда с самого моего ухода на рыбалку. Я на секунду задержался оглядывая эту мирную картину и вдруг понял, что совершенно не испытываю желания как-то напрягать их. Хотя вообще-то ещё утром собирался потихоньку начать привлекать хотя бы к уборке и помывке посуды. Они дремали там так мирно и спокойно, выглядели такими беззащитными и ранимыми, что я решил поберечь их эти несколько дней до того момента, когда они узнают правду.

- Девочки, подъем! - пропел я, стараясь, чтобы это прозвучало, как можно ласковее и было не похоже на побудку в казарме. Они синхронно открыли глаза и вопросительно уставились на меня.

- Рыба! Окуни! - предъявил я им своих гигантских окуней. - На первое уха из голов и хвостов, а на второе средняя часть их - жареная! Не против?

- Тебе помочь Вадим? - очень доброжелательно спросила Света, а Ирина пусть и промолчала, но тоже не сказала ничего плохого, что меня порадовало.

- Нет, мои хорошие, с рыбой я справлюсь сам! Потом только на стол поможете накрыть! - и поволок свою добычу на берег, где собирался разделать ее. Сам не знаю, как я решился сказать это двусмысленное слово `хорошие`. Наверно повлияла та полная неизвестность и исчезновение привычного мира, и все эти мои размышления и расчеты показались мне полной чушью.

"Может, вообще мы завтра расстанемся навсегда. Так хоть за это немногое время я смогу сказать им всё, что хотел сказать раньше, но не успел сказать ещё там, где нам уже не бывать! И наплевать, как они воспримут это!"

Хлопот было немало, поскольку рыбу я никогда не чистил, процесс представлял чисто теоретически, и потому с пойманными монстрами я провозился до вечера. Девочки несколько раз забегали ко мне за легким перекусом, разговаривали они при этом со мной уже не сквозь зубы, а вполне приветливо. А уж когда под вечер я с их помощью накрыл стол, и мы устроились в креслах на поляне, на берегу озера, то атмосфера была совсем миролюбивая. По центру стола расположилась огромная кастрюля с ухой, рядом гора жареной рыбы, великолепное охлажденное белое сицилийское вино. Шампанское я по-прежнему не рискнул предложить продегустировать. Так уж повелось, что шампанское у нас ассоциируется с каким-нибудь праздником, а я, теперь зная о том, что произошло, пусть и в общих чертах, не хотел ничего праздновать, да и девочки могли неправильно меня понять.