Превратности судьбы и недоразумения - [2]

— Знаешь, Санька, убил бы тебя, если бы ты не была женщиной.

Ой, тоже мне рыцарь печального обреза! Убил бы он меня. Кто — кого? Я тоже не пальцем делана, умею кое — что.

— Шовинист! Чем тебе женщины — то не нравятся? Мамка твоя тоже, между прочим, женщиной была.

Он растерялся.

— Дура! Я не о том. Ты же слабее меня, как я могу тебя бить?

— Это ещё вопрос, кто из нас слабее! — Начала задираться я.

Тоже мне, воин — победитель — стонет, как будто рожать собрался. Я и то держусь спокойней, хоть и женщина. Допустим, я держусь только потому, что стонать при нём просто не решаюсь — сама виновата, но ведь у меня это получается, а у него — нет!

— Не дёргайся, мальчик, враг будет разбит! Победа будет за нами! — Почти весело крикнула я.

— Не ори! — Тихо, но требовательно заткнул он мне рот. — У меня голова болит. Почему скарры ничего не предпринимают, а?

Хотела бы я это знать. Скарры вообще никак себя не проявляют. Злятся на нас? А они, вообще, способны злиться?

Сначала всё было хорошо. Народец здесь живёт безобидный — маленькие, не выше метра сорока, тщедушные человечки с нездоровым цветом кожи, большими лиловыми глазами и тонкими, даже аристократичными чертами лица. Они абсолютно лишены такого важного для любого цивилизованного человека качества, как любопытство. При виде нас, не удивлялись, ни о чём не расспрашивали. Мне было жалко их. Выглядели они убого. Но нам не мешали, вежливо отвечали на все наши вопросы, сами с вопросами не приставали. Не приставали до тех пор, пока мы не засобирались идти через лес. Тут у них началась истерика. Они хватали нас за руки и причитали:

— Нельзя в лес! Нельзя! Лес скушает!

Когда Ирф услышал эту фразу, он побледнел — напомнил о себе старый страх, от которого он никак не может избавиться. Лес, который может скушать, привёл его в состояние ступора.

— Всё, хватит. Возвращаемся домой! — Приказал он мне.

— Ага, счас. — Ты даже не выяснил у них, как лес может нас скушать? Тебе не интересно?

Ирфу было совсем не интересно, однажды он на собственной шкуре почувствовал это. На Тартре его чуть было не сожрало какое — то дерево и это событие оставило в его душе неизгладимый след.

— А мне даже не интересно. Я знаю. Ты, помнится, тоже почувствовала на себе, как это может быть. Домой!

Последнее время я усиленно налегала на учёбу. Наконец — то до меня дошло, что с такой работой, как у нас, пренебрегать учёбой нельзя. Никак нельзя. Раньше я чувствовала себя неуязвимой и относилась ко всему легко и весело — была — не была! Теперь я поняла, что и с нами тоже случиться может всё, что угодно. Скарры не всесильны и они не всегда могут нас спасти. У скарров, оказывается, тоже есть свои слабые места. Это открытие было для меня, как ушат холодной воды на голову. Удивительно, но учёба давалась мне легко, об этом мне и раньше говорил Смиг. Дескать, если я хоть немого времени буду уделять учёбе, то всё у меня получиться. Я же упорно предпочитала учиться самым верным методом — методом научного тыка, раз, за разом набивая себе очередные шишки. Видимо, пришло, наконец, время, когда научный тык не срабатывает. Я стала усердно постигать спрятанные в своей голове чужие знания и умения. Мне это даже понравилось — вот, что удивительно.

— Ирфуша, — сказала я ласково, — а ведь никуда ты, друг мой, не пойдёшь. Здесь останешься. Мне будет без тебя скучно.

Он решил взбрыкнуть, но я была начеку. Осторожно, так, чтобы не спугнуть, я сковала тело Ирфа — это само по себе не имело смысла, просто мне надо было как-то его отвлечь, а затем благополучно завершить свой маневр. Пока он освобождался от невидимых пут, я пролезла в его мозг, в те самые потаённые глубины, где обитал страх. Пробираться приходилось через множество самых разных воспоминаний, установок и прочей бурды, да простит меня Ирф, для него всё это очень важно. Я нашла этот ужас, который покоился под грудой различных незначительных воспоминаний и мизерных знаний — так Ирф его пытался замаскировать. Страх был уродливый и очень многослойный. Я даже не подозревала, насколько эпизод на Тартре потряс могучего воина. Страх сидел в нём прочно, уже пустил корни и разросся. Мне приходилось выкорчёвывать его кусками, как гнилой зуб. Не знаю, что при этом чувствовал Ирф, но помешать мне он уже не мог — я слишком глубоко забралась.

Когда всё закончилось, Ирф смущённо улыбнулся. Улыбка на его лице настолько редкое явление, что я даже уронила небольшую слезу благодарности самой себе. Ну да, а кому ещё?!

— Ты всё достала? — Спросил он, всё ещё не веря своему счастью.

— Почти. Кое — что ещё осталось — вросло намертво.

— Ну, так, это, — залепетал Ирф. Его язык не привычный к словам благодарности, путался и заплетался, как у пьяного, и он решил поблагодарить меня телепатически — спасибо тебе, что ли. Сам я с этим справить не мог, а Наставника просить мне было стыдно.

Страх у него исчез, но кое — что осталось. Он согласился остаться со мной на этой планете, жители которой даже не придумали для неё названия. Согласился, правда, со скрипом.

— Что там в лесу? — Спросила я у нелюбопытных аборигенов. — Что там такое?