Превращения любви - [68]

* * *

18 апреля. — Вчера вечером имел длинный разговор о любви с одним из моих приятелей, которому уже за пятьдесят и который слыл в свое время отъявленным донжуаном. Как странно! Все эти похождения, вызывавшие к нему всеобщую зависть, давали ему бесконечно мало счастья.

— В сущности, — говорил он, — я любил только одну женщину, Клер П… и даже она, прости Господи, как она надоела мне под конец!

— А между тем, — возразил я, — она обворожительна.

— О, теперь вы не можете судить об этом. Она стала манерничать, жеманничать, она притворяется такой, какой раньше была естественно. Мне противно смотреть на этот маскарад, я просто не могу ее видеть.

— А другие?

— Другие? С ними ничего не было.

Тогда я назвал женщину, о которой говорили, что она в то время играла еще большую роль в его жизни.

— Я ни капельки не люблю ее, — сказал он. — Я встречаюсь с ней по привычке. Она причинила мне невероятные страдания; она без конца изменяла мне. Теперь моя очередь. Нет, говорю вам, все это чепуха.

Слушая его, я задавал себе вопрос, существует ли романтическая любовь и не следует ли поставить на ней крест. Любовь возможна только в смерти («Тристан»).

* * *

19 апреля. — Путешествие в Гандумас. Первое за три месяца. Несколько рабочих пришли ко мне и жаловались на свою жизнь, бедность, болезни. При виде этих действительных несчастий я покраснел за свои, воображаемые. И все же в рабочей среде тоже личные драмы.

Провел всю ночь без сна, размышляя о своей жизни. Думаю, что она была сплошной ошибкой. С виду я занимался как будто делом. В действительности же единственным моим занятием была погоня за абсолютным счастьем, которого я думал достигнуть при посредстве женщин. Но нет занятия более бесплодного, чем это. Абсолютной любви не существует, как не существует совершенного правительства, и душевный оппортунизм есть единственно мудрое разрешение проблем личной жизни. Главным же образом надо опасаться позы, самолюбования. Наши чувства слишком часто относятся к сотворенным нами иллюзиям, а не к живым людям. Я мог бы в один миг освободиться от наваждения Соланж, если бы согласился взглянуть на подлинный ее портрет, начертанный рукой беспощадного и правдивого мастера, портрет, который живет во мне с первого момента нашей встречи, и на который я сознательно закрываю глаза.

20 апреля. — Соланж очень мало нуждается во мне. Однако, всякий раз, как я делаю попытку освободиться, она дергает слегка за веревочку и затягивает узел. Кокетство или жалость?

23 апреля. — В чем была ошибка? Эволюция Соланж подобна эволюции Одиль. Возможно, что в обоих случаях я допустил одну и ту же ошибку. А может быть причина в том, что я сделал одинаковый выбор? Следует ли скрывать всегда то, что чувствуешь, чтобы сохранить то, что любишь? Нужно ли прибегать к уловкам, комбинировать, надевать на себя маску, когда хочется безраздельно отдаться чувству? Не знаю.

29 апреля. — Перечитал то, что было написано несколько дней тому назад. Верно — и в то же время неверно. Конечно, абсолютной любви не существует, как не существует и идеальной женщины, и ничего абсолютного не может быть. Но красота — в вечных поисках тайны любви. Как бы там ни было, с Одиль, с Соланж я забывался. Да, мы теряем себя в великой любви, но тот, кто теряет себя, познает высшее счастье.

Кроме того, надо верить, а это нелегко. Ланселот и Дон-Кихот странствовали. Соланж казалась совершенной, когда она была в Марокко. Но как любить мистической любовью Соланж, которая находится у тебя на глазах?..

28 мая. — Обед на авеню Марсо. Тетя Кора, умирающая среди своих пулярок и орхидей. Елена заговорила со мной о Соланж.

— Бедный Марсена! — сказала она. — Что за вид у вас последнее время… Я понимаю, конечно… Вы страдаете.

— Я не знаю, что вы хотите этим сказать, — ответил я.

— Ну да, — подтвердила она, — вы еще любите ее.

Я запротестовал».

XXII

Красная тетрадь показывает мне Филиппа не совсем таким, каким я его видела в то время. Мысль его здесь яснее, воля тверже. Я думаю, что ум его тогда уже освободился, но в глубоких тайниках души он еще жестоко страдал. Он казался таким несчастным, что иной раз у меня являлось желание пойти к Соланж и попросить ее утешить его. Но этот поступок был бы безумным; я не решалась на него. Притом я ненавидела тогда Соланж и чувствовала, что наедине с ней потеряю власть над собой. Мы продолжали встречаться с ней у Елены Тианж, потом Филипп перестал ходить туда по субботам (чего с ним никогда не случалось).

— Пойди ты одна, чтобы они не думали, будто мы сердимся. Это было бы нехорошо, Елена так мила. Но я не могу больше, уверяю тебя. Чем старше я становлюсь, тем тяжелее мне бывать на людях… Кресло у камина, книга, ты… вот в чем сейчас мое счастье.

Я знала, что он не лгал. Я знала также, что если бы в этот момент он встретил молодую женщину, хорошенькую и легкомысленную, которая неуловимым взглядом велела бы ему ждать ее, он тотчас же, сам того не замечая, изменил бы свою философию и стал бы убеждать меня, что после трудового дня ему совершенно необходимо видеть новых людей и развлекаться.

В начале нашей семейной жизни, помню, я огорчалась, думая об этой непроницаемой черепной коробке, скрывающей от нас мысль того, кого мы любим. Теперь она стала прозрачна для меня. Сквозь тонкую оболочку, где билась и трепетала сеть мельчайших сосудов, я видела теперь все мысли Филиппа, все его слабости, и я любила его больше чем когда бы то ни было.