Преторианец - [162]

— Ты лучше уйди, Роджер, оставь меня одну… Ты был такой свиньей, а я тебя любила… Какая же я была дура… Думала, мы будем так счастливы: Роджер и Энн… Эдуард меня предупреждал, он мне про тебя говорил, предупреждал, он даже предупреждал меня насчет тебя и Сциллы Худ, а я смеялась над ним, я говорила: не будь смешным, Недди, не устраивай мелодрам… Ну почему я не поверила Неду, когда он говорил, а я твердила: ах, нет, они со Сциллой просто старые друзья, Роджер знает Макса Худа целую вечность… А Эдуард был прав, с самого начала прав…

Годвин сидел перед открытым окном, а теплый ночной бриз шелестел в листве платанов на Беркли-сквер. Годвин методически, медленно и обдуманно расправлялся с бутылкой солодового виски «Э’Драдур». Так же методично он складывал в голове клочки и обрывки собранных сведений. Сведения вдруг начали накапливаться. По мере того как виски весело заливало мозг, опустошая немыслимое множество серых клеточек, он прикидывал, не забыл ли чего-то существенного.

Первое — и последняя из приобретенных диковинок — Эдуард Коллистер, которого сестрица Энн любовно называет Недди. Каким образом Эдуард мог предостерегать Энн насчет них со Сциллой? Откуда он знал? Никто ведь не знал. Даже существо с самыми чувствительными антеннами, даже Лили Фантазиа, сама подбивавшая Годвина не упустить Энн как раз перед операцией в Беда Литториа. Никто не знал — кроме Монка. И, как видно, несчастного изможденного Эдуарда Коллистера. Как он узнал? Важно ли это? Или он это просто выдумал? Опять же зачем? И зачем рассказал Энн? Хотел ее защитить? Беда с этими вопросами. Виски плодит их еще больше.

Второе: кто-то действительно пытался его убить. Монк этим вопросом вовсе не занимался. Но до того как Годвин той ночью покинул его pied-a-terre,[45] Монк поклялся, что никто не подсылал к нему убийцу.

— В самом деле, милейший, — посмеялся он, — и думать нечего. Будь это кто-то из команды для особых поручений, вы были бы уже мертвецом и не пришлось бы нам с вами вести эту милую беседу. Вы должны мне верить, Годвин. Я не стал бы вам лгать.

— Вы сказали мне, что операция «Преторианец» — пустяковая. Это была ложь.

— Ошибка. Совершенно другое дело.

Если допустить, что Монк сказал правду, тогда кто пытался его убить?

Третье: Монк использовал его для отвода глаз. Это хорошая новость. Но шпион существует. Это — плохая новость. Однако им известна его кодовая кличка. Панглосс. Это хорошая новость. Однако они не знают, кто такой этот Панглосс. Опять плохая новость. Итак, Панглосс… Если Панглосс поверил, что они считают виновным его, Роджера Годвина, возможно, он расслабится. Знает ли Панглосс о существовании Роджера Годвина? Почему они в этом так уверены? Они ведь не знают, кто он, и не знают главного: как Панглоссу стало известно об операции «Преторианец»?

Он задумался над последним пунктом своего списка.

Сцилла.

Почему она не отвечает на его звонки?

Зазвонил телефон.

Это был Джек Пристли.

— Я хотел с вами поговорить, — сказал Годвин.

— Я сейчас в «Брэтсс». В курительной. Заходите, выпьем. Я наткнулся на забавную информацию. Хочу передать ее дальше.

Годвин нашел Пристли уютно устроившимся в старинном глубоком клубном кресле. Джек успел пропустить несколько стопочек, и его разбирала обычная для него добродушная болтливость. И был он не один.

— Роджер, — проворчал Пристли, — что вы надо мной нависли, садитесь, пожалуйста. Знакомы со Стефаном Либерманом?

— Конечно. Как поживаете, Либерман?

— Спасибо, паршиво. А вы?

— Еще паршивее, если такое возможно. Я сидел дома и напивался.

— Как и мы, — заметил Пристли, — и думается, мы еще не кончили.

Он махнул рукой одному из дряхлых служителей в клубных ливреях, и тот, кивнув, принес всем по новой порции виски.

— За окончательную победу, — сказал Либерман, поднимая свой стакан.

— За победу, — сказал Годвин, и Пристли промычал что-то, кивнул и выпил.

— Мы этой ночью прошли все ужасы ада, — сказал Пристли.

— Это как же?

— Мы с Либерманом сейчас прямо с собрания женского литературного общества. Вечер встречи с писателями! Вообразите, если сумеете, что вам медленно втыкают в горло раскаленную докрасна кочергу, причем начав с заднего конца, — и вы получите общее представление. Впрочем, видит бог, мы получили по заслугам.

Либерман тихонько хмыкнул, сдерживая смех.

— Мы явились сюда, дабы совершить возлияние…

Пристли втягивал огонек спички в чашечку своей трубки.

— И я надумал вам позвонить… Как вы переносите возвращение в гущу событий?

— Как огурчик.

— На вид вы полупьяны.

— И по запаху тоже, — добавил Либерман.

— Я и есть полупьян, — согласился Годвин, — так что давайте к делу.

— А чего вы от нас хотите?

Пристли мрачно уставился на него из-под жесткой щетины бровей, поджал губы. Он давно прославился вспыльчивостью и раздражительностью.

— Вроде бы вы сказали, что вы хотите мне что-то сообщить?

— Да-да… и вправду, сказал.

— Ну так, Джи Би?

— Помните, я предупреждал вас насчет Вардана и его команды? Сказал тогда, что они набросятся на вас: вы для них — материал, который не жаль и потратить. Однако, теряя время с вами, они все же искали нацистского шпиона… Так вот, они его почти вычислили.