Преторианец - [150]

— Макс умирал и знал об этом. Он уже годы жил взаймы. Я думал, вы, может быть, знаете. Сцилле он наверняка не говорил, но я думал, в вашем случае… — Врач пожал плечами.

— Понятия не имею, о чем вы. И… вы уверены?

— Что он умирал? Безусловно. Опухоль мозга. Она возникла давно, но какое-то время дремала, затем начала шевелиться, доставляя ему некоторое беспокойство. Неоперабельная. Он обследовался даже в Штатах. Я обнаружил ее незадолго до его женитьбы. Он мне потом говорил, что прошел полное обследование в Бостоне — я понял, о чем он. Месяца за три-четыре до этой его тайной миссии появились прежние симптомы. Головные боли, нарушения зрительного восприятия, глубокая депрессия, суицидальные мысли, рассеянное внимание, преходящее онемение конечностей.

— Когда, вы сказали, это началось?

— Как раз перед его женитьбой на Сцилле — тогда у него был первый приступ. Первый, о котором он мне сказал. Может, некоторые симптомы проявлялись и раньше, но я не знал. Потом было несколько вспышек, но они проходили, и все снова налаживалось. Думаю, с началом войны он почувствовал облегчение. Появилась возможность умереть героем…

— Да, так он и сделал, можете мне поверить.

— Вам повезло, что вы не разделили его участь.

— А как приступы влияли на его поведение?

— Мрачность, замкнутость, черный юмор… искал, с кем бы подраться. Он говорил мне, что «плохо ведет себя» со Сциллой — не уточнял, но я догадываюсь, что он мог ее бить. Когда на него находило такое настроение, он приезжал сюда, прятался от мира, видите ли. Не доверял себе, когда вокруг люди.

— Так вышло и с Колином Девиттом?

— Он вам рассказал?

— Скажем, я об этом слышал — по крайней мере, одну из версий.

— Да, вы попали в точку. Он мучился головными болями, говорил мне, что зубы ему будто раскаленными щипцами раскачивают. Сцилла была здесь. До Макса дошли слухи насчет нее и молодого Колина; парень, знаете, был из тех, что сами напрашиваются на беду…

— А слухи были правдивы?

— Откуда мне знать? Я бы не поверил ни единому слову Колина, когда он начинал хвастать своими победами, а наверняка знать никто не мог.

— Сцилла могла.

— Ну, скажем так, я сомневаюсь, чтоб ее мог соблазнить мальчишка вроде Колина. Я слышал, что о ней говорят, да и кто не слышал? Но я не слишком верю этим сплетням. Девочка понравилась мне с самого начала. Как бы то ни было, Макс завязал ссору с Колином и его компанией. Обменялись парой ударов, Колину сломали нос — я его и штопал. Потом Макс его застрелил.

— Расскажите. Я слышал, это был несчастный случай.

— Я же говорю, Макс страдал от мозговой опухоли. Ему было страшно тяжело. Тяжелая депрессия, склонность к насилию при усилении болей. А этот молодой идиот бахвалился в пивной, что поимел его жену. Так что я должен думать о том случае на охоте? Я думаю, Макс почуял кровь, Макс увидел свой шанс, когда эта дубина оказалась у него перед глазами, и отправил его к праотцам. Вот что я думаю.

— А что думала об этом Сцилла?

— Вы ее не спрашивали?

— Не хочу бередить старую рану.

— Ну, я скажу вам, что думаю я. Я думаю, она и гроша не дала бы за молодого Колина, живого или мертвого. Она актриса… может быть, привыкла, что мужчины из-за нее убивают друг друга. Бывают такие женщины. Женщины, которые выглядят, как Сцилла, которые ведут себя, как Сцилла… Ей просто на все наплевать, нет? Вот вам мнение деревенского доктора.

— Так вы думаете, Макс никогда не говорил ей о своей болезни?

— Мне кажется, он щадил ее. Знал, что она надежно обеспечена — его деньгами, своей карьерой. Но, конечно, теперь можно бы ее и спросить.

Гомер Тисдейл слегка набрался и вздумал вслух зачитывать отрывки из книги Годвина, но тот пригрозил убить его на месте, если он не прекратит. Родди Баскомб собрал компанию, чтобы играть в шарады, Лили Фантазиа гадала на картах Таро, и тем навела Сциллу на мысль достать планшетку для спиритических сеансов, Монк Вардан сообщил несколько сочных сплетен о Черчилле, а доктор Макинтр в бильярдной расцеловал подружку Тисдейла. Вардан объявил, что потерял фунтовую банкноту, а затем обнаружил ее в ухе Либермана. Чудеса!

Все говорили о войне и слишком много пили, и слишком громко смеялись, и гадали, что еще произойдет, пока война наконец кончится. Они слушали новые пластинки, Синатру и Эла Боули, и Хатча, и все засиделись допоздна и говорили, говорили, говорили.

— Ну, Роджер, — начал Тисдейл, — запрокинув голову и поглядывая на него сквозь очки, сдвинутые на кончик носа. — Что думаете делать дальше? Пора уже задуматься. Вы достаточно здоровы, чтобы вернуться к работе?

— Я в порядке, но почти не следил за событиями. Мне предстоит уйма домашней работы.

— Хотите вернуться на радио?

— Вернусь, но к передачам в сокращенном объеме. Я последнее время предпочитаю писать. Сделайте мне эфир раз в неделю. Например, вечером в воскресенье.

Поздно вечером Годвин поднимался по лестнице. Из тени выступил Вардан и окликнул его:

— На два слова, Роджер.

Годвин повернулся и двинулся обратно.

— Я вас избегал.

— Вы очень чувствительны, старина. Но, пожалуй, пора очистить атмосферу. Хотя бы отчасти.

— Если хотите, Монк. Только не тяните.