Претендент - [32]

Головастик спрыгнул на землю. До штабной палатки не так далеко, вон она виднеется в треугольнике между высоченных мугусов — восьмидесятиметровых деревьев с пучками глянцевых листьев на спиральных ветвях.

Даже не удивившись отсутствию охранника, Дик шагнул внутрь и застыл у входа давая глазам привыкнуть к дымному полумраку. Когда зрение вернулось, он разглядел сидевших по углам камрадов с цигарками в зубах. Те что-то обсуждали, а потому вместе с густым туманом в воздухе висел постоянный гул.

В центре спускающегося к брезентовым стенам потолка на железном кольце висела керосиновая лампа. Прямо под тусклым светилом стоял исцарапанный стол, за которым сидел начальник штаба во френче, парусиновых штанах и поскрипывающих сапогах. Формованная кепи, обычно скрывающая тёмные волосы с глубокими залысинами на лбу, сейчас покоилась с краю стола.

Низко склонив голову, Зигмунд Штольц что-то писал. Покручивая левой рукой длинный загибающийся кверху ус, он вполголоса проговаривал слова, выводя их неровным почерком на бумаге. В стороне стоял стакан с водой, рядом в самодельной пепельнице из обрезка снарядной гильзы дымила дорогая сигара. В отличие от рядовых мятежников командиры и начальники курили качественный табак, а вместо «дурман-травы» ширялись высококлассной «дурью». Команданте Фидель заботился о руководящих работниках как о собственных детях, проявляя отеческую заботу и внимание.

— На по шарам, камрад! Головастик вскинул согнутую в локте руку со сжатой в кулак ладонью.

— Да что это такое, Кунц? Что ты за тупица такая, а? — от тёмного угла отделился комиссар, подошёл к столу. Косой клин жёлтого света упал на небритое лицо с набрякшим под глазом синяком, нижнюю губу с фиолетовым шрамом и скособоченный нос. На левом лацкане позеленевшей от старости кожаной куртки уныло висело нечто некогда бывшее красным бантиком.

— И тебе доброго дня, — огрызнулся Дик, не глядя в сторону Тейлора. До того как стать комиссаром вместо трагически погибшего Мойши Левинзона тот вёл жизнь пьяницы и дебошира. Как напоминание о недавнем прошлом остался фингал, резаная губа и свернутый в драке нос.

— Сколько тебе повторять: не «На по шарам», а «Но пасаран», что в переводе означает — они не пройдут. Запомни это, дубина! — продолжил нравоучения комиссар, поправляя штаны грязно-зелёного цвета. Кунц скорчил недовольную гримасу, отвернулся в сторону, лишь бы не чувствовать смрадное дыхание назойливого камрада. — Эй! Есть кто-нибудь? — Тейлор постучал согнутым пальцем по широкому лбу Дика.

— Отвянь, без тебя тошно, — отмахнулся Кунц. — Кто не пройдёт? Куда не пройдёт? Почему не пройдет? Хрень какая-то, а не приветствие.

— Сам ты хрень, — обиделся политрук. — «Но пасаран» — наш отличительный знак. Вот идёт, к примеру, человек…

— Ну, идёт и пусть себе идёт, мне-то какое до него дело?

— Неправильно рассуждаешь, камрад. Как ты отличишь кто это: преданный делу борьбы за свободу революционер, или враг обманом и хитростью проникший в стан борцов за независимость?

— Никак, хлопну и все дела.

— Вот! — комиссар поднял палец к потолку. Дик посмотрел туда, но ничего не увидел кроме плавающих слоёв дыма. — Хлопнешь! Хорошо, если это враг, а если это идейно подкованный и несгибаемо твёрдый сын народно-патриотического фронта, тогда что?

— Ничего! Одним больше, одним меньше. Не обеднеем.

— И тут ты не прав. Нет у тебя понятия остроты текущего политического момента. Поэтому ты до сих пор и командуешь анархистами, а не занимаешь правящие посты в нашей единственно верной народной партии, как и подобает её искренне преданным сынам.

Тейлор дёрнул кадыком, поправил сбившийся на бок бантик. Кунц подумал, что лекция кончилась и зануда отстанет от него, но он ошибся. Комиссар схватил со стола начальника штаба стакан с водой, промочил горло и продолжил:

— Для этого и придумали приветствие «Но пасаран!» В сочетании с известным жестом — эта фраза является паролем, с помощью которого находят друг друга истинные борцы за правое дело среди заполонивших мир угнетателей и кровопивцев…

Оратора перебил грохот. Не в силах терпеть его болтовню начальник штаба треснул по столу и теперь шипел, потирая ушибленную ладонь.

— Слышь ты, демагог, отзынь отсюда надоел уже. Хорош грузить камрада он того и гляди в обморок свалится. Человек ко мне по делу пришёл, а ты к нему с лекциями лезешь.

Политрук вздрогнул от неожиданности, засунул правую руку за полу куртки и с гордо поднятым подбородком растворился в тёмном углу.

— Курить меньше надо, — вполголоса бросил вслед Головастик и сел на гостевой стул.

Зигмунд подался к нему, доверительно прошептал:

— Признаюсь, я тоже устал от этой лабуды, но, сам понимаешь, приходится соответствовать остроте политического момента, — передразнил он комиссара. — Ну, с чем пожаловал? Я тебя хорошо знаю, ты просто так в штаб не заходишь.

— Дело есть. Можно получить отличный дредноут без особых проблем, — так же шёпотом сказал Дик. — Но это не при посторонних.

— Понятно. Зигмунд встал и прогремел на всю палатку:

— Эй, камрады, а ну оставьте нас немедленно!

Мятежники недовольно зашумели, но никто не посмел перечить, все знали, как скор на расправу начальник штаба. Чуть что не по нему — сразу вешает ярлык: «Контра». С таким клеймом в лагере долго не проживёшь, бросят на самый тяжёлый участок фронта без оружия или на бой с дрифтерами пошлют с одной ампулой вакцины, вражеская пуля помилует, так сам лёгкие выхаркаешь.