Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты - [36]

Другое дело был Келчевский.

Он был стряпчим по полицейским делам той же Нарвской части и проявлял незаурядную энергию, особенно в ведении следствия. Совершивший преступление уже не мог открутиться от него, настолько он был ловок, умен и находчив.

С ним мы подолгу беседовали о таинственных убийцах.

Как он, так и я не сомневались, что в ряде этих убийств принимает участие не один и не два человека, а целая шайка.

Одновременно с этими убийствами в Петрограде наводила немалый страх и шайка грабителей (это все было в 1855 г.), члены которой грабили неосторожных пешеходов в темных закоулках и на окраинах.

Конец 1856 года и начало 1857 можно было назвать буквально ужасными. За два месяца полиция подобрала одиннадцать тел, голых, замерзших, со страшными веревками на шее!

Это были все легковые извозчики или случайно запоздавшие пешеходы.

Не проходило утра, чтобы за ночь не объявилось совершенное удушение или на погорелых местах Измайловского полка, или на берегу Таракановки, Обводного канала, или на Семеновском плацу.

Из одиннадцати подобранных тел девять удалось оживить благодаря своевременной медицинской помощи, и рассказы этих оживленных, по-моему, страшнее всяких придуманных рождественских рассказов.

— Наняли меня, — рассказывал извозчик, — два каких-то не то мешанина, не то купца на Рижский прешпект, рядились за 30 коп., и я повез. Они песни поют. Только въехали мы это с Седьмой роты на погорелые места, они вдруг и притихли. Я поглядел: они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил я про убийцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: куда? стой! Я по лошади. Вдруг — хлясть! мне на шею петля и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся. Тут я и память потерял…

— А в лицо не помнишь их?

— Где ж? Рядили, мне и невдогад!..

— Возвращался от кума с сочельника, — рассказывал другой извозчик, — надо было мне свернуть с канавы в Тарасов переулок. Я это свернул, а на меня двое. Сила у меня есть. Я стал отбиваться; только один кричит: накидывай! Тут я почувствовал, что у меня на шее петля, а там запрокинули меня, и я обеспамятовал…

И опять в лицо признать никого не может.

Граф Петр Андреевич Шувалов, бывший тогда петроградским обер-полицмейстером, отдал строгий приказ разыскать преступников.

Вся полиция была на ногах, и все метались без следа, без толка.

Я весь горел от этого дела. Потерял и сон, и аппетит. Не могут же скрыться преступники, если их начать искать как следует. И я дал себе слово разыскать их всех до одного, хотя бы с опасностью для своей жизни.

Путь у меня был прямой.

Кроме лошади и саней, убийцы грабили жертву донага и должны были сбывать куда-нибудь награбленное, а награбленное было типично извозчичье.

И я решил в разные часы утра и вечера бродить и искать на Сенной, на Апраксином, на Толкучке, пока не найду или вещей, или продавщиков.

С этой целью с декабря 1856 г. каждый день я переряжался то оборванцем, то мещанином, то мастеровым и шатался по известным мне: местам, внимательно разглядывая всякий хлам.

Дни шли, не принося результатов. Келчевский, посвященный в мои розыски, каждый лень жадно спрашивал меня:

— Ну что?

И каждый раз я уныло отвечал ему:

— Ничего!

И вот однажды, 30 декабря 1856 г., я сказал ему:

— Кажется, нашел!

Он оживился.

— Как? что? кого? где?

Но я ничего ему не ответил, потому что сам еще знал мало.

А дело было так.

По обыкновению, я вышел на свою беспредметную охоту вечером 29 декабря.

Переодетый бродягой, я медленно шел мимо Обуховской больницы, направляясь к Сенной, чтобы провести вечер в Малиннике, когда меня перегнали двое мужчин, по одежде мастеровых.

Один из них нес узел, а другой ему говорил:

— Наши уже бурили[42] ей. Баба покладистая…

Словно что толкнуло меня.

Я дал им пройти и тотчас пошел за ними следом.

Они шли быстро, видимо избегая людей, и для меня, с моей опытностью, было ясно, что они несут продавать краденое.

Недолго думая, я нащупал в кармане свой перстень с сердоликом и решил доследить этих людей до конца.

Они миновали Сенную площадь и вошли в темные ворота огромного дома де Роберти.

Из-под ворот они вышли на двор и пошли в его конец, а я вернулся на улицу и стал ожидать их возвращения.

Идти за ними оказывалось ненужным риском. Место, куда они направились, я уже знал. Там, в подвале, сдавая углы, жила солдатская вдова Никитина, известная мне скупщица краденого.

Знала и она меня не по одному делу, и я пользовался у нее даже расположением, потому что старался всегда не вводить ее в убытки отобранием краденого и устраивал так, что лица пострадавшие выкупали у нее вещи за малую цену.

Ждать мне пришлось недолго.

Минут через 15–20 вышли мои приятели уже без узла.

Я пошел им навстречу и у самого фонаря нарочно столкнулся с одним из них, чтобы лучше разглядеть его лицо.

Он выругался и отпихнул меня, но мне было уже довольно для того, чтобы я узнал его в тысячной толпе.

Я перешел на другую сторону и стал следить за ними. Они зашли в кабак, наскоро выпили по стакану и вышли, закусывая на ходу печенкой.

Один спросил:

— Ночевать где будешь?

— А в Вяземке, — ответил другой.

— На Канаву не пойдешь?