Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты - [13]
Недолго оставляют их в неизвестности: два слова графа Тилли решают судьбу Магдебурга. И более человечный полководец напрасно пытался бы давать приказ таким войскам о пощаде; Тилли же даже не пытался это сделать. Солдат, ставший благодаря молчанию полководца властелином над жизнью граждан, врывается внутрь домов, чтобы здесь удовлетворить все необузданные вожделения своей скотской души. Быть может, молящая невинность находила кое-где пощаду пред немецким ухом, но не пред немым ожесточением валлона из войск Паппенгейма. Едва началась эта резня, как распахнулись все остальные ворота, и на несчастный город бросилась вся кавалерия и страшные банды хорватов.
Открылось страшное избиение, для воспроизведения которого нет языка у истории, нет кисти у искусства. Ни невинное детство, ни беспомощная старость, ни юность, ни пол, ни положение, ни красота не обезоруживают ярости победителей. Женщин насилуют в объятиях их мужей, дочерей у ног их отцов, и у беспомощного пола есть одно лишь преимущество — быть жертвой удвоенной ярости. Ничто — ни потаенность места, ни святость его — не могло спасти от всюду проникавшей жадности. В одной церкви нашли пятьдесят три обезглавленных женщины. Хорваты забавлялись тем, что бросали младенцев в огонь; валлоны Паппенгейма закалывали младенцев у груди матерей. Некоторые офицеры католической лиги, возмущенные этими невероятными неистовствами, позволили себе напомнить графу Тилли, что следовало бы прекратить резню. „Придите через час, — ответил он, — я посмотрю, что можно будет сделать. Надо же вознаградить солдата за его труды и за опасности“. Ужасы продолжались без перерыва, пока, наконец, дым и пламя не остановили грабежа. Для того, чтобы усилить замешательство и сломить сопротивление граждан, еще с самого начала в некоторых местах подожгли дома. Теперь поднялась буря, разнесшая огонь по всему городу, и пожар со страшной быстротой охватил все. Ужасна была сутолока среди чада и трупов, среди сверкающих мячей, среди обрушившихся домов и потоков крови. Воздух накалился, и невыносимый жар заставил, наконец, даже этих убийц искать убежища в лагере.
Менее чем в 12 часов этот многолюдный, обширный город, один из лучших городов Германии, был обращен в пепел, за исключением двух церквей и нескольких хижин. Четыреста богатейших граждан были спасены от смерти благодаря корыстолюбию офицеров, которые рассчитывали получить от них богатый выкуп. Это человеколюбие выказали, главным образом, офицеры лиги, и в сравнении со свирепой резней императорских солдат их поведение заставляло смотреть на них как на ангелов-хранителей.
Едва затих пожар, как толпы императорских солдат явились снова, полные жажды добычи, чтобы грабить в пепле и развалинах. Многие задыхались от дыма, многие поживились хорошо, так как граждане попрятали свое добро в погреба. Наконец, 13 мая, после того, как главные улицы были очищены от трупов и мусора, в городе появился сам Тилли. Чудовищно, ужасно, возмутительно было зрелише, представшее здесь перед человечеством. Оставшиеся в живых выползали на груды трупов, дети искали родителей с разрывающими душу воплями, младенцы сосали мертвые груди матерей. Чтобы очистить улицы, пришлось выбросить в Эльбу более шести тысяч трупов; неизмеримо большее количество живых и мертвых сгорело в огне; общее число убитых простиралось до тридцати тысяч».
И.Шиллер. История Тридцатилетней войны. — М.: Академия, 1937
Стеньки Разина работники
На Дону, как известно, обитало многочисленное казачество. Оно резко распадалось на «домовитых», настоящих казаков и «голутвенных», или «голытьбу». Последние представляли скопища всяких скитальцев и беглецов, искавших на «тихом» Дону вольного казацкого житья. Из них-то и составлялись шайки воровских казаков, ходивших на Волгу и другие торговые пути грабить купеческие караваны, «зипунов себе добывать», как выражались они. Для защиты от них приходилось посылать с купцами вооруженные отряды, для этой же цели служили построенные по Волге городки, т. е небольшие крепости, население которых в старину состояло преимущественно из служилого люда и которые впоследствии разрослись в настоящие города; таковы были Самара, Саратов, Черный Яр, Царицын.
С конца XVI века, со времени закрепощения крестьян, число воровских казаков на Дону быстро растет; толпы беглого люда постоянно прибывают сюда. Усиление крепостничества в XVII веке, обременение крестьян всякими повинностями и поборами, притеснения воевод, неправосудие — все это усиливает побеги и деревенских крестьян, и посадских людей. Деревни, села и целые посады пустеют. Служилые люди жалуются на безлюдье в своих поместьях, не могут отбывать воинской повинности, вконец разоряются… Начинается со стороны правительства усиленная ловля беглецов: они не могут даже по степной окраине осесть, им постоянно приходится скрываться, жить «вне закона», переходить с места на место, пробавляться «воровским промыслом». Разбои страшно усиливаются. Правительство то и дело что посылало воинские отряды да сыщиков ловить этих «лихих людей». В самой Москве разбои, грабежи, убийства принимают ужасные размеры. Все это было следствием не одной только нравственной грубости, а также и крайней бедности и бесправия низшего, черного люда. Беглецы, ушедшие из государства, из-под закона, становились злейшими врагами их, тем более что должны были ожидать преследования от них.
