Преступление начинается с вешалки - [21]

— Наташа, вот смотри, здесь будет бархат, а здесь я хочу сделать такую… как бы это сказать… ну, типа жабо, только на рукаве. И это нужно будет покрасить. Вот видишь, как на эскизе, чтобы цвет переходил. Здравствуй, Таня. Так вот, я говорю, чтобы цвет переходил постепенно. Вот видишь, тут сначала очень темный фиолетовый, потом сиреневый, бледнее, еще бледнее, потом розовый, но здесь уже пастельный тон и потом он сходит совсем на нет. Да?

— Понятно, сделаем.

— Только вот я думаю, что лучше — шифон или эксцельсиор?

— Не знаю. По-моему, эксцельсиор лучше, он такой, как бы весь струящийся, а шифон все-таки жестковат.

— Ну да, вот и я тоже думаю… Ну, значит, тогда будем заказывать эксцельсиор.

В этот момент дверь в комнатку открылась и очам нашим предстал человек, с которым лично мне еще не приходилось встречаться. По-видимому, он был здесь своим, так как держался весьма раскованно.

— Добрый день, — сказал он. — А вы не знаете, Азатов здесь?

— Пока не приходил, — ответила ему Жеребцова.

Незнакомый мне человек вышел, и в нашей комнатке возобновился разговор об оформлении нового спектакля.

Это была детская сказка про диких лебедей. Та самая, где преданная сестра плетет своим двенадцати братьям рубашки из крапивы, чтобы они могли круглые сутки оставаться людьми, а не превращаться каждый вечер в птиц. Оформление спектакля было очень красивым, стилизованным под готику, и все костюмы, мебель и прочие предметы, с которыми имел дело декораторский цех, мне очень нравились.

— Что это вдруг Владислав Викентьевич объявился? — спросила Наталья, когда все основные моменты по оформлению «лебедей» были оговорены. — Не иначе погода испортится.

— Шаров новую постановку готовит. Хочет классику ставить.

— Да? Что именно?

— Достоевского. «Вечный муж».

— И постановщиком Иванова возьмет?

— Не-а. Я слышала, из Питера кого-то уже пригласили.

— Запоздал он.

— Это да.

— А насчет Валеева ничего не слышно?

Валерий Валеев был приглашенным режиссером, который и ставил наших «лебедей». Насколько мне было известно, эта сказка являлась для него неким пробным камнем, призванным определить, будут ли с ним работать дальше.

— Да вроде бы собираются дать ему еще один спектакль, — сказала Жеребцова. — Взрослый. По Платонову, «Ювенильное море».

— Ого.

— Это да. Ладно, пойду я. Нужно еще к Нестерову зайти насчет сапог для лебедей. Там голенища нужно… Ладно, это с ним. Успехов вам, девочки.

— До свидания.

Жеребцова ушла, а мы принялись за практическое воплощение ее фантастических замыслов.

— А кто это сейчас заходил? — с самым простодушным видом поинтересовалась я.

— Когда?

— А вот сейчас, когда вы обсуждали, что лучше, шифон или эксцельсиор.

— А-а, — на лице Натальи появилась легкая, чуть заметная усмешка. — Это Иванов, Владислав Викентьевич. То есть сам он утверждает, что его фамилия Ива́нов, ударение на «а». Он тоже художник-постановщик.

— А что он ставил?

— Да уж давно ничего не ставил. Вот прослышал, видимо, что Шаров новую постановку затевает, ну и решил объявиться, мол, вот он я. Только, похоже, не очень-то его ждут…

Тон Натальи и выражение ее лица показывали, что господин Иванов не вызывает у нее слишком теплых чувств. Этот факт привлек мое внимание, и я решила разузнать об Иванове поподробнее.

После обеда Оля и Аленка куда-то исчезли (как потом выяснилось, обе, улучив свободную минутку, спешили повидаться со своими возлюбленными монтировщиками), и мы с Натальей остались в нашей комнатке одни.

Задав пару вопросов по спектаклю, я во-зобновила разговор об Иванове. Мне хотелось узнать, что он собой представляет, и не мог ли он иметь какого-либо отношения к происшествию, расследованием которого я занималась.

— А вот этот… как вы его назвали? Иванов, кажется, — сказала я, сделав ударение на «а». — Он давно здесь работает?

— В общем, да. Но не особо перенапрягается.

— Да, действительно. По крайней мере, я за все время, что здесь нахожусь, вижу его впервые.

— Ну да. Да и вообще он какой-то… странноватый.

— Да? А в чем это выражается?

— Ну… не знаю. Поговаривают, что он… как это… В общем, мальчиков любит.

— Да ну?! Серьезно?

— Ну да.

— А что, кто-нибудь что-нибудь видел?

— Ну… говорят. Да вот, кстати, Оксанка как-то говорила мне, что видела его в этом клубе. Знаешь, такие специальные клубы, где такие все собираются… нетрадиционные.

— Эх ты! Надо же, как интересно! А сама-то она что в этом клубе делала?

— Она-то? Ну, это как раз неудивительно. Она у нас где только не бывала. Наверное, во всем Тарасове нет ни одного злачного места, где бы она не отметилась.

Вспомнив, под чьим покровительством Оксана находилась, я не особенно удивилась услышанному.

— И вы говорите, что она видела в таком клубе Иванова?

— Да. Сама мне рассказывала. Стоит, говорит, у бара, как и путный, пивко потягивает, а глазки у самого так и бегают. Еще грозилась: «Я, мол, его при случае обязательно поддену». Вообще они почему-то друг друга терпеть не могли. На Оксанку-то мужики в большинстве случаев положительно реагировали, сразу заигрывать начинали, а этот все время волком смотрел. Впрочем, если он действительно… такой, то удивляться нечему. Ну и она соответственно отвечала. Не знаю, может, и впрямь как-нибудь выбрала случай его поддеть, он на нее в последнее время просто смотреть спокойно не мог. Даже заметно было.