Преступление начинается с вешалки - [11]

Закончив разбираться с моей экипировкой, Наталья провела для меня небольшую ознакомительную экскурсию по театру. Она хотела показать мне результаты работы декораторского цеха, я же со своей стороны намеревалась использовать экскурсию для того, чтобы получше ознакомиться со всеми закоулками театрального закулисья. Бесконечные лестницы, переходы и повороты представляли собой довольно удобный плацдарм для всевозможных тайных наблюдений и подслушиваний. Было бы очень полезно выяснить, где в случае чего можно прятаться, а где, может быть, и поставить «жучок».

Пройдя уже знакомую бесконечную лестницу и еще некоторое время поблуждав по закоулкам, мы оказались на сцене, где еще не были убраны декорации с вечернего спектакля. Моему взору предстали горные кряжи, разрисованные темно-зеленой и коричневой краской, хитросплетения лиан и искусственных листьев и прочие красоты дикой природы.

— Вот, это и есть наша работа, — говорила Наталья, водя меня по сцене. — Эти леса и горы мы приводим в надлежащий вид так, чтобы все выглядело натурально. Видишь?

— Да, да, — вторила я, следуя за ней по пятам и во все глаза глядя на то, чем мне предстоит заниматься.

Пока ничего страшного я не наблюдала. Похоже, создавать выдающиеся художественные произведения здесь не требуется, а уж подмалевать разные выпуклости зеленой и коричневой краской — это сумею и я.

Но худшее ждало меня впереди.

Мы снова поднялись в цех, где к тому времени уже трудились Ольга и Алена. Они поздоровались со мной, одна безучастно, другая, напротив, чересчур радостно, и продолжали свое дело.

Тем временем Наталья принесла несколько больших кусков картона и протянула их мне:

— Сегодня «Незнайка», нужно нарисовать рисунки. Там по спектаклю он рисует портреты своих друзей.

Я поняла, что пробил мой смертный час.

— Наталья Викторовна, — умоляющим голосом заговорила я. — Может, мне пока что-нибудь попроще, а? Портреты — это как-то слишком сложно. А?

— Ничего, ничего. Наоборот, не нужно стараться. Это же Незнайка. Он ничего не умеет и рисовать совсем не умеет.

«Совсем как ты», — казалось мне, сейчас скажет она.

Но Наталья ничего такого не сказала, а вручила мне кисть, черную, синюю и красную краски и, дав еще несколько уточняющих рекомендаций, оставила меня наедине с картонными квадратами.

Взяв в руки кисть и обмакнув ее в краску, я от волнения напрочь забыла свою главную цель, которая вообще-то состояла не в рисовании портретов за Незнайку, а в расследовании причин смерти Оксаны Ширяевой.

Но вместо расследования мне припомнилось бессмертное произведение Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Там в одном из эпизодов Остап Бендер рисует сеятеля, разбрасывающего облигации государственного займа. Именно в роли рисующего Остапа я и ощущала себя в данный момент. С той только разницей, что рядом со мной не было Кисы Воробьянинова, чтобы спросить его, как художник художника: «Вы рисовать умеете?»

Сосредоточив все силы своей души на непосильной задаче, я водила кистью по картону, с ужасом убеждаясь, что то, что получается в результате, даже для не умеющего рисовать Незнайки, пожалуй, несколько чересчур.

Закончив свое черное дело, я показала рисунки Наталье, ни минуты не сомневаясь, что на этом моя художественная карьера закончится. Но Наталья только усмехнулась и сказала, что теперь я могу помочь девочкам клеить аппликации.

* * *

Время шло, и постепенно я осваивалась в театре.

Рисунки на картоне оказались отличной рекламой, и до глубины души изумленные актеры, у которых при виде этих шедевров совсем не по пьесе вытягивались лица, чрезвычайно заинтересовались, кто же автор.

Так театр узнал, что в декораторском цехе появился новый художник.

За актерами потянулись остальные, и познакомиться с молодым дарованием каждый день забегали то плотники, то монтировщики, а иногда даже помощники режиссеров.

— Имеешь успех, — силясь проникнуть своим наглым взором под синий халат, говорил Азатов.

— Стараюсь, — скромно отвечала я.

В целом пока все шло хорошо. Благодаря дебюту на «Незнайке» я завела много новых знакомств и теперь могла заходить и к плотникам, и к монтировщикам, и к реквизиторам не только по делу, но и просто поболтать.

Об Азатове и художниках-постановщиках нечего было и говорить. Они обретались в одном помещении с нами, занимая вторую небольшую комнатку, в которую вела дверь из декораторского цеха. Дверь эта почти никогда не закрывалась. С Игорем мы почти сразу перешли на «ты», он оказался человеком очень компанейским, но и с художниками-постановщиками я общалась вполне свободно, тем более что двое из трех были дамами.

Теперь я легко ориентировалась в театральных подземных лабиринтах и уже не боялась заблудиться в том длинном коридоре, по которому меня водила Наталья в самый первый день.

Кстати, и сама она при более тесном знакомстве оказалась дамой весьма компанейской, начальницу из себя не корчила, часто шутила, и работать с ней было легко.

Однако нельзя было не заметить, что, проявляя ко всем равное дружелюбие, всякий раз, когда ей приходится обращаться к Ольге, она делает над собой некоторое усилие. Ольгу вообще как-то избегали и обращались к ней только тогда, когда уже больше было не к кому. Хотя она единственная из нас всех имела специальное образование и окончила художественное училище, но я уже несколько раз замечала, что если кто-то приходил по делу или с вопросом, а Натальи не было на месте, то пришедший, несмотря на нашумевшую историю с Незнайкиными рисунками, даже ко мне обращался с большей охотой, чем к Ольге.