Преступление и совесть - [8]

Закончив туалет, Чеберяк затянулась в шелковое, черное с бордо, платье. «Теперь, — подумала она, — можно рассчитывать на успех даже у самого красивого артиста…»

Эта простая, но хитрая женщина играла в жизни самые разнообразные роли, часто выдавала себя то за пианистку, то за акушерку. Но как бы она ни маскировала свою внешность гримом и туалетами, скрыть внутреннюю пустоту и цинизм ей не удавалось. Стоило ей только открыть рот, как становилась очевидна ее сущность.

Владимир Голубев не сразу обратил внимание на разодетую женщину, вошедшую в редакцию «Двуглавого орла». Дамский пол мало интересовал его. Он был фанатиком, идеи поглощали его всецело.

И вот разодетая дама уже сидит рядом с Голубевым и что-то нашептывает ему, отчего студент приходит в чрезвычайное возбуждение, глаза его болезненно воспаляются.

— Вы сами это видели?

— Видела, а как же… То есть не я лично… дети мои видели…

— Что видели?! — уже не владея собой, крикнул Голубев.

— Еврея с черной бородой… — выпалила Чеберяк и замолкла, сама, видно, испугавшись того, что сказала.

— Видели или не видели, госпожа Чеберяк? Точно скажите… — У Голубева от нетерпения дрожали руки. — Неужели вы не знаете, что теперь канун Пасхи? Слышите, о чем я говорю?

— Да, конечно… Пасха… — прошептала она.

— Послушайте, глубокоуважаемая! Пусть мальчик пока останется в пещере до… до… — Он задумался. Красные пятна выступили на его лице. — Вы, госпожа Чеберяк, истинно русская женщина, вы не представляете, какую услугу оказали престолу, нашему государю и всей России… Надо только повременить…

Он схватил лист бумаги и начал что-то быстро писать.

Как хорошо, что батюшка познакомил ее с этим студентом, думала Чеберяк, следя за скользящим по бумаге пером. Тень убитого, почти два дня затемнявшая ее жилище ужасом и страхом, теперь отступила. Такой отвратный «домовой»… А еще пришлось пачкать руки о его грязное тело… О, Голубев отведет от ее дома тень, и она обретет утраченный покой.

— Владимир Степанович, сам бог, как доброго ангела, послал мне вас…

Ей, собственно говоря, следовало бы помолчать, но чувство облегчения развязало ей язык.

— Вам, Вера Владимировна, вся Россия будет благодарна, — услышала она. — Извечные враги наши понесут должную кару за эту невинную жертву. Мальчик перейдет в лоно святых… Вот вы сказали, будто вам известно, что кто-то едет сегодня в Херсон. Так передайте, пожалуйста, с этим человеком письмо… Пусть опустит его в почтовый ящик на любой станции. Да, повторите мне адрес матери Андрюши Ющинского… Из этого письма она узнает, что злодеи убили невинного агнца — христианское дитя — с ритуальной целью… Прекрасно!..

Голубев вскочил со стула, засуетился. Он механически нажал кнопку звонка. Дверь открылась, в нее просунулась голова старика:

— Вы меня звали, Владимир Степанович?

— Никто не звал вас… вам почудилось, — с раздражением ответил Голубев, снова садясь за стол. — Они запомнят нас, враги нашей России, — говорил он, надписывая адрес. — Сейчас, Вера Владимировна, я вручу вам письмо. Вы запомнили все, что я вам сказал?

Вера Чеберяк, конечно, все запомнила. Ведь это письмо снимет подозрение с нее и с ее дома. Она снова выйдет сухой из воды и снова, как часто бывало после крупных дел, успокоится, не будет страшиться легавых. Ах, если б она могла сообщить об этом в Москву своим дружкам! Каков молодец Баруха Рудзинский! Как он разрисовал байстрюка! Золотая голова у него. Недаром он сказал: «Давайте мне, я знаю, что делаю…» — и оттолкнул Сингаевского, этого мясника, у которого все получается грубо и нескладно. Теперь снова очистится небо над ее домом. А лежать будет Андрюша в пещере до тех пор, пока Голубев не прикажет найти мертвое тело… Письмо, которое дописывает студент, Колька-матросик увезет еще сегодня. Недаром она велела ему зайти вечером, словно предчувствовала, как он будет ей необходим.

— С богом, Вера Владимировна! Надеюсь, вы поняли все… — и он взглянул на нее неестественно расширенными глазами.

И вот в ее руках письмо, подписанное словом «Христианин». Голубев может быть спокоен. Она передаст его в надежные руки…

Исай Ходошев

Двадцатипятилетний журналист Исай Ходошев отличался среди сотрудников популярной на юге России газеты «Киевская мысль» исключительной старательностью и работоспособностью. Не только в тесном кругу редакции «Киевская мысль», но и в других киевских периодических изданиях — в редакционной газете «Киевлянин», в «Последних известиях», да и вообще в газетном мире, знали, что любое сенсационное событие, любую интригующую историю принесет не кто иной, как Исай Ходошев.

Высокий молодой человек с черными глазами и чисто выбритым лицом с первого взгляда напоминал персонаж одного джек-лондонского приключенческого рассказа. Костюм на нем выглядел несколько крикливо. Но, невзирая на внешнюю эксцентричность, Ходошев был серьезный и вдумчивый публицист, выполнявший для газеты любые задания, начиная от небольшой заметки репортерского характера об уголовных и городских происшествиях и кончая серьезными, деловыми статьями о литературе и искусстве. Формально Ходошев вел судебную хронику, но сотрудничал и в других отделах большой и влиятельной газеты. Недаром редакционный карикатурист, широкоплечий, толстый как бочка Аргус, в редакционной стенной газете изобразил как-то коллегу Ходошева пишущим одновременно обеими руками, обеими ногами и пером, зажатым в зубах.