Преступление без наказания, или Наказание без преступления - [2]

Надев кофту и повернувшись несколько оборотов перед зеркалом, разглядела себя. Фыркнув и быстро сбросив кофту, сняла лифчик и снова влезла в просторную блузу на голое тело.

– Это ещё чего? – горячее сердце армянина возмутилось.

Она подбежала к нему, в объятьях целуя трёхдневную щетину.

– Хватит. Ладно. Собирайся. Я с дочкой в машине подожду.

Замок тяжёлой грузной двери щёлкнул. Нелли задумалась над выражением лица мужа. Благородные и правильные черты его вдруг онемели. «Что с ним?»

Взяла в руку «Айфон». Ноготь большого пальца отбивал по экрану: «В твоём сердце есть место для меня». Сообщение оканчивалась тремя восклицательными знаками.

Пока Нелли шла к машине под лучами слепящего солнца, он полюбовался ею. Загар красиво оттенял ровную гладкую кожу.

Через открытое окно автомобиля в воздухе душисто пахнуло. Сладковатый и приятный запах знакомого растения. Возникла ассоциация – ей подходил этот запах. Всё-всё кругом содержало исходящий от неё блеск. И трава, и куцые застенчивые деревья, и даже штакетник вдоль дома дополняли общее с ней сочетание.

Эдгар – сильный по натуре человек, признавал за собой слабость: он уже давно растворил свои дни жизни в её существе. «Нет-нет!» И он сощурился. «В тебе тоже!» Добрые глаза отца и дочери встретились.

Ласкающий нервы шелест колёс, щебет постоянного детского вопрошания и негромкую мелодию джаза нарушил строгий голос и протянутая рука к выключателю на магнитоле.

– Выключи музыку, скажи чего-нибудь, – хоть звуки и не мешали, это был призыв поговорить. – Ты сам не свой. Что случилось?

Будто не придавая значения словам, снова включил музыку, только едва слышно и нехотя ответил:

– Да, нет! Настроение никакое. Вечером с парнями кальян выкурю, стакан вина выпью. Пройдёт, – немного помолчал. – С подругой договорись. Вместе приедем, – он повернулся и посмотрел на неё.

– Конечно. Она давно нас в гости зазывает. И сама к нам напрашивается. Лапуль! Ты из-за меня расстроился? Ладно тебе, – её рука скользнула по его руке, мягко проводя и затрагивая по кончикам волос. Широкоплечая статная складность запружинила снова. Вместо ожидаемого он крепко, но нежно сжал её ладонь и отвёл в сторону.

– Перестань. Я не в духе, – но успокоился и слегка повеселел.

Дочь передавали бабушке, как бесценное сокровище. Обменялись ни к чему не обязывающими напутствиями. Всё, как всегда. Дочь обрадовалась: «Сегодня и завтра позволительны шалости и невинные пакости. Сквозь пальцы посмотрят на капризы». Выклянчивание, по разумению бабушки, есть некое становление личности и характера. И что ребёнок! Не в пример другим, более сдержанным, умеет отстаивать свои желания.

– Мамуль, до завтра, – Нелли подбежала к поглощённой вовсю внучкой матери, превратившись сама в маленького ребёнка. Чмокнула в щёку обоих и махнула на прощанье рукой.

– Оставьте на неделю. Я только рада буду. Гуляйте, – понимающе, без надежды договаривала мать. Душа трепетала в предвкушение заботливой возни. Она щедро растратит все самое доброе, сокровенное своего сердца. Сознание матери и бабушки в умилении ликовало. Взаимопонимание царило в их благополучной семье.

Эдгар сравнил мать и дочь. «Её матери самой ещё рожать и рожать. О чём думает? Если Нелька в её годы так же сохранится – это чудо!» Он по-мужски оценивал эту женщину.

Водитель междугородного рейса в который раз перебирал предметы и бумажки на панели. Этим он подводил итог, означавшим для него: в путь.

– Заходим. Отправляемся, – он посмотрел в салон, как бы говоря: «Собрались – хорошо. Теперь я за вас буду думать».

Выглянув на улицу, повторил. Эдгар положил руки на любимые плечи, нехотя подталкивая.

– По-видимому, тебе. Кроме нас никого нет, все зашли.

Нелли сильно обняла мужа. Нервно и крепко прижимала к себе то спину, то талию, то надавливая на бедро. Она расцеловывала его лицо.

– Хороший мой. Лучший на свете. Ты не знаешь, какой миленький ты у меня! – она доверительно распиналась в благодарностях. – Лапусик! Я побежала, – с явным нежеланием отстранилась от него.

Сквозь большое стекло автобуса, как с экрана, на него сыпались воздушные поцелуи. Она сдувала и сдувала их с руки. Прикладывала ладони к сердцу, показывая, как оно бьётся. Вынимала будто и пальцем указывала, что сердце, её сердце, остаётся ему.

Он расчувствовался. Ему хотелось остановить время или хотя бы продлить мгновения этой искренней связи. Стесняясь своих чувств перед глазеющими из соседних окон пассажиров, жалел. Жалел, что снова, в какой-то очередной раз не сказал главного. Да! Главного. А что! Что надо сказать такого. Главного? Он мужчина, боялся произнести это, такое важное и необходимое. Каждый раз считая: «Нет, в следующий раз обязательно». Или он приберегал для особенного случая, или… Слова как всегда провалились сквозь землю. Они в такие моменты не летели откровениями, им обрубали крылья. Они, конечно, были, их было множество, и он хотел их говорить. После такого чувственного недомогания думал об одном: как легко врать, обманывать и произносить в присутствии кого-то, клятвенно обещать ничего не значащему для сердца человеку. Просто так. Здесь же, когда действительно затронуты чувства, всё немеет, глохнет. Хочется кричать, вывернуться наизнанку, чтоб человек знал, а тебя словно парализовало. Боже! Это же суть. Без неё смыслы отношений угасают.