Преследование - [10]

Несколько крупных капель с плеском упали в чашку. Сторн вскинул глаза. Небо наливалось холодной, клубящейся чернотой.

— Можешь переждать дождь в доме, — предложил Глаух.

— А ты?

— Пройдусь по лесу. Люблю гулять в дождь.

— Я с тобой, — сказал Сторн. Ему не хотелось оставаться одному в чужом и пустом коттедже.

Глаух шел медленно, по-медвежьи переваливаясь с ноги на ногу, что-то неразборчиво бормоча, часто наклонялся к земле, разводя руками влажную высокую траву, под которой обнаруживался то муравейник, то чернеющий ход звериной норы. Иногда он останавливался у сосен, словно прислушиваясь к неровному скрипению стволов. Глаух казался неотделимым от окружавшего его зеленого мира, он сам как будто был его частицей.

Невдалеке сверкнула молния, и сразу с небес обрушились потоки воды.

Сторн поспешно отступил под листву вяза. Глаух тоже подошел к дереву, положил ладонь на кору. Потом пальцы его неожиданно скользнули вверх, нащупали какое-то углубление и вытащили оттуда отчаянно запищавшего, едва оперившегося птенца. Несколько невесть откуда взявшихся птиц встревоженно захлопали крыльями прямо перед глазами Сторна, и он невольно зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел Глауха, шагающего прочь с птенцом за пазухой. Две большие птицы сидели на его плечах, нахохлившись под дождем. Сторна поразило, как спокойно они себя ведут, лишь изредка взмахивая крыльями в такт шагам человека, чтобы не свалиться наземь.

Глаух вынул птенца и подсадил его в дупло над головой. Потом повернул мокрое от дождя лицо к Сторну и крикнул:

— Тебе лучше отойти от дерева, Макс!

Сторн поспешно отступил от вяза, ощущая в себе странную готовность подчиниться любому слову человека, похожего сейчас на лесное божество.

— Подальше, — нетерпеливо взмахнул рукой Глаух.

Сторн сделал еще несколько шагов, и в тот же миг извилистая молния вонзилась в крону вяза. Ослепительный свет хлестнул Сторна по лицу, и он услышал скрежет раздираемого молнией воздуха. Запахло озоном. Словно нехотя, со звуком, напоминающим скрип уключин, отколотая часть ствола рухнула вниз, обдав Сторна снопом мелких брызг.

«Глаух знал, что молния ударит в вяз, — подумал Сторн, не в силах отвести взгляд от поверженного дерева, с голубоватыми в местах излома, почти бесцветными язычками огня. — Но ведь знать такое невозможно. Чудеса!..»

— Чудеса! — повторил он вслух.

Глаух взглянул на него, перевел глаза на вяз, качнул головой:

— Чудеса — это то, чего мы не понимаем. Когда так много времени проводишь в лесу, нутром начинаешь чувствовать жизнь зверья и деревьев. Нет чудес, Сторн, есть интуиция, опыт, природный человеческий инстинкт. Разве его сохранишь в мегалополисе, где за тебя все делают роботы?

Он стоял под дождем, насквозь промокший, безмятежно ловил губами падающие капли, улыбаясь каким-то своим мыслям, и мучительная, острая зависть вдруг кольнула сердце Сторна.

— Какой же ты счастливчик, Глаух! — вырвалось у него.

— Счастливчик? — переспросил тот.

— Да! — выкрикнул Сторн, с бессильным отчаянием ощущая, как горячая волна знакомой ярости захлестывает сознание. — Ты счастливчик, потому что тебе наплевать, замечают это остальные или нет. Потому, что ты растворился в самом себе и в этом мире без остатка, а это и есть настоящее счастье — быть в ладу с собой и миром. А вот мне всегда было небезразлично, каким меня видят со стороны. Я. никогда не мог по-настоящему отрешиться от мира людей, потому что у меня не было своего…

Глаух слушал молча, даже не удивляясь внезапности неистовства, которое охватывало его собеседника.

Вдруг взгляд Сторна потух.

— Извини, — пробормотал он. — Я плету чушь. Просто ты так безмятежно улыбался, и я не сдержался… Мне плохо, чертовски плохо сейчас…

— Что-то случилось? — осторожно спросил Глаух.

И тут, наконец, Сторн понял, что искал встречи с Глаухом лишь для того, чтобы сбросить с себя тяжесть, камнем лежавшую на душе;

— Я убил человека…

Глава третья Сергей Градов: метаморфозы одного характера

Пожилой седовласый джентльмен весьма почтенного вида, незримой тенью которого я пребываю вот уже вторую неделю, отличается исключительно пунктуальным характером. Если бы не отдельные специфические привычки, от которых джентльмен, несмотря на достаточно преклонный возраст, не спешит избавляться, его можно было бы считать почти праведником.

Седовласый поднимается довольно рано и в ожидании завтрака прогуливается по саду, окружающему виллу. Сад ухожен, кроны деревьев аккуратно подстрижены, каждое движение моего подопечного на виду, словно он позирует хроникерам.

Ужинает джентльмен ровно в восемь — под тентом на лужайке, а если холодно или идет дождь, трапеза переносится в прозрачный аквариум террасы на первом этаже. В еде седовласый подчеркнуто традиционен, как, впрочем, и во всем остальном, — избегает широко рекламируемых пищевых паст и таблеток-концентратов соблазнительного вида, предпочитая дорогие натуральные продукты. Судя по этому жилищу, марке энергиля и другим многочисленным деталям быта, которые сразу же бросаются в глаза, он может позволить себе некоторые расходы.

Консерватизм почтенного джентльмена проявляется и в манере одеваться. Эффектные однодневки из быстро застывающих напылителей — не для него. Правда, седовласый не прочь провести недвусмысленным взором проходящее мимо юное создание, повиливающее бедрами, покрытыми популярной среди молодежи и прекрасно подчеркивающей все достоинства стройной фигуры эластичной пеной. Но сам даже в жару не изменяет старинной рубашке и куртке, на которых, впрочем, поблескивают фирменные знаки известнейших супермаркетов.