Прерванная жизнь - [9]

— Это не так, — говорю я, как только, наконец, обретаю дар речи. — Ничего, Деда. Просто я такая глупая.

— Ах, так это что-то девчачье, — с огоньком в глазах он подмигивает мне. — Судя по выражению твоего лица, что-то произошло, и это задело твои чувства.

Улыбка появляется на моем лице, но из принципа я кашляю, пытаясь скрыть смех. Какой принцип — я не знаю, но он есть.

— Мне надо удостовериться, что все не так скверно, — Деда дергает меня за плечо.

Я уступаю смеху, клокочущему внутри меня.

— Мне казалось, что Деррик и я были своего рода друзьями, — дуюсь я. — Думала, что он приходил ко мне, потому что он этого хотел, а не потому, что я нуждаюсь в подачках.

— Кто сказал, что ты нуждаешься в подачках? — хочет знать Деда. — Нет, внученька, это не так.

Я скептически смотрю на него и закатываю глаза.

— Это не то, что сказала Энн.

— Я не слышал, как она говорила что-то о Деррике и о том, что он приезжает сюда по какой-то причине. Я предполагаю, что он приходит в свое свободное время, потому что этого хочет. Он любит рисовать с тобой и, вероятно, любит, когда вы проводите время вместе. Ты на него запала? — брови Деды вздернулись.

Я краснею.

— Нет, я на него не запала. Он милый и все.

— И симпатичный, — прерывает Деда.

Я снова смеюсь.

— Да, конечно, но я не хочу с ним встречаться. Мне просто понравилось иметь друга, который приходил, потому что этого хотел. Энн сказала, он помогает мне рисовать только в качестве терапии, так… — я затихаю, мой голос превращается в мольбу, когда делаю паузу, не зная, что еще сказать. Я отвожу глаза, неуверенность объединяется с моей глупостью и инфантильностью.

— Он приходит, потому что вы друзья. Ничего более.

Я киваю головой и вздыхаю. Даже если у Деррика имеются скрытые намерения, то, по крайней мере, у меня есть еще кто-то, кроме Деды, кто принимает мое сумасшедшее великолепие. Или, по крайней мере, я думаю, что принимает, так как он не рванул на выход во время одного из моих приступов.

Глава 5 Холли

Прошел почти месяц с того момента, как меня нашли в лесу. Проведя две недели в больнице и полторы в реабилитационном центре, я, наконец, свободна. Возможно, это просто мое воображение, но могу поклясться, что воздух вокруг меня вибрирует, будто знает, насколько важен для меня сегодняшний день. Я добровольно покидаю больницу в своей собственной одежде. Не буду лгать. Было время, когда я была почти уверена, что закончу тем, что окажусь в комнате с мягкими стенами и в смирительной рубашке.

Это было рискованно, но после наших ежедневных встреч Энн решила сократить количество сеансов до одного раза в неделю. Небольшой, но все-таки прогресс. Я постоянно чувствую себя так, будто нахожусь на грани панической атаки, однако справляюсь с ней. На самом деле, я с нетерпением жду встреч с Энн. У нее нет всех ответов, но она проницательна и пытается помочь мне.

Я просто надеюсь, что не буду одним из тех пациентов, кто разочарует ее. Знаю, как сильно Энн хочет, чтобы я все вспомнила, но не знаю, как заставить мой мозг вернуть воспоминания.

По ее совету я начала вести дневник. Приятно записать свой распорядок дня, так что у меня теперь есть с чем оглядываться на прошлое. Конечно, это банально, и мне не хватает азарта, но я смирилась с этим. Я не против того, что каждое утро буду просыпаться в шесть, зная, что остальная часть дня уже распланирована. В предсказуемости есть стабильность.

И так слишком много непредсказуемости в моей вновь обретенной свободе. Все же я добилась успеха.

Сжав кулаки, Деда и я покидаем центр реабилитации. Нет никакого грандиозного праздника, только небольшое волнение и улыбки. Черт, медсестры, наверное, рады видеть, что я уезжаю, ведь теперь им не придется иметь дело с репортерами или круглосуточной необходимостью ограждать меня от СМИ. До сих пор не знаю, почему они находят меня или мою историю, или отсутствие таковой интересной. Несомненно, я пропала без вести, но люди все время пропадают. Предполагаю, что отличие моей истории заключается в том, что я сбежала.

Деда делает все возможное, чтобы оградить меня, но его хилое тело не в состоянии защитить меня от холода, свежего воздуха или репортеров, жаждущих заполучить мою историю. Я стараюсь быть сильной, когда Деда ведет меня к своему грузовику, позволяя СМИ получить фотографии отчаянной, раненой женщины, которая не может вспомнить свое имя. Независимо от вмешательства полиции, они следуют за нами к грузовику, пытаясь собрать малейшую крупицу информации, которую они смогут превратиться в заголовок. Я считаю шаги к грузовику и посылаю полицейским благодарную улыбку, когда Деда без каких-либо проблем открывает дверь.

Я пристегиваюсь ремнем безопасности и облокачиваюсь на окно, при этом оглядываюсь назад на центр реабилитации. Персонал был хорошим, и терапия мне помогла — пока боль и дискомфорт действительно больше не беспокоили меня. Были любопытные зеваки, которые слышали мою историю и которые раздражали меня. Но с этим покончено, по крайней мере, почти.

Это — настоящее шоу на парковке. Только я в этом шоу и пони, и собака.

Деда молча выезжает с парковки, пока полиция формирует живой барьер, чтобы помешать СМИ следовать за нами. Я смотрю из окна, наблюдая в боковом зеркале, как исчезает город, и мы едем в дом Деды. Нет, не в его, а наш дом.