Прерванная дружба - [10]

Тем не менее к вечеру в четверг он опять оказался в Аваллоне. Явиться к тётке просто так, без всякого предлога, у него не хватило духа, поэтому он заехал на базар н купил вишен в дешёвой корзиночке. На худой конец он скажет, что его прислали с вишнями из дому. Рене был правдив и вовсе не хотел лгать, но он почувствовал себя гораздо увереннее, зная, что на крайний случай у него припасено правдоподобное объяснение.

Ему сказали, что тётка отправилась навещать больных бедняков; мадемуазель Маргарита одна и будет, конечно, очень рада гостю. Он пошёл вслед за служанкой в сад, с трудом подавляя паническое желание броситься наутёк, В прошлый раз он всей душой желал, чтобы тётка убралась куда-нибудь подальше, и сейчас многое отдал бы за то, чтобы она вернулась, – перспектива привести несколько часов наедине с сестрой приводила его в смятение.

Кушетка стояла на старом месте, и Маргарита все вышивала саше к именинам настоятельницы. Она, по-видимому, очень спешила закончить работу, потому что, подав брату свою худенькую ручку, тут же снова взялась за вышиванье. Реме не сделал попытки поцеловать её, а онаи не подумала подставить ему щеку, как делала при тётке.

Рене сел на скамейку рядом с кушеткой, размышляя над тем, стала бы она стирать и его поцелуй, если бы он отвернулся на минуту?

Сегодня ужасающее самообладание как будто совсем оставило Маргариту, она с таким же трудом выдавливала из себя слова, как и брат. Сначала Рене почувствовал огромное облегчение: потом ему пришло в голову, что, по-видимому, он в субботу напугал и огорчил сестру своими словами об отце Жозефе. Нервно ковыряя ручку корзинки, Рене говорил себе, что только подлец мог расстроить такую бледненькую крошку. Но что сделано, того не воротишь.

– Тётя скоро придёт? – уныло спросил он.

– Наверно, скоро, обычно она возвращается к четырём.

– Ну, тогда я подожду её.

Ещё две-три минуты проползли в тоскливом молчании. Нет, это никуда не годится. Если он дождётся прихода тётки, тогда вообще ничего нельзя будет сказать.

– Знаешь, – пробормотал он наконец с удручённым видом, – ты меня извини… за субботу. Маргарита взглянула на него.

– Субботу? Какую субботу?

– Ну… за то, что я сказал об отце Жозефе и вообще… Это, конечно, не моё дело…

Рене говорил торопливо, отводя глаза. Наконец он осмелился взглянуть на сестру, и извинения замерли у него на губах. Он беспомощно развёл руками.

– Я ничего не могу с собой поделать. Здесь просто дышать нечем, как будто, на тебя навалили перину, Только и слышишь что отец Жозеф. сестра Луиза, мать – настоятельница, – и до того все хорошие, что просто противно. Скажи, неужели они тебе в самом деле нравятся?

– Я их ненавижу! – Огромные глаза на бледном личике сверкнули недетской злобой. Она ударила слабеньким кулачком по ручке кушетки.

– Ненавижу! Ненавижу их всех! Они приходят и лезут ко мне со своими поцелуями и приносят отвратительные сахарные книжонки. А я должна благодарить и делать подарки для матери-настоятельницы!.. – Она скомкала саше и швырнула его в траву.

Рене застыл на скамейке, потрясённый вызванной им бурей.

– Да, но почему ты соглашаешься? – проговорил он. – Возьми да скажи, что не будешь, вот и все. Попробовали бы они заставить меня!.. А может… – у него опять раздулись ноздри, – а может, они… наказывают тебя, а? Я им тогда…

– Нет, но они заели меня нравоучениями. Только и делают, что читают нравоучения. Приходит отец Жозеф и начинает проповедовать христианское терпение: не надо роптать, и надо радоваться, что я лежу здесь во славу Иисуса. Хорошо ему – у него ведь не болит нога. А я ропщу! И посмотрел бы ты, какой шум подняла на днях сестра Луиза, когда у неё заболел зуб. Я бы их всех убила! Всех до одного!

Рене неловко протянул руку и робко дотронулся до её сердито сжатого кулачка.

– А ведь я не знал, что ты больна. Эти свиньи сказали мне только на прошлой неделе. Тебе очень больно?

Маргарита несколько мгновений молча смотрела на брата, потом закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Не надо! Не плачь! – воскликнул Рене, сам чуть не плача, и, бросившись на колени рядом с сестрой, нежно её обнял.

– Если отец Жозеф снова начнёт тебя пилить, он у меня узнает, старый… Маргарита… ну не плачь же!

Вернувшись домой, Анжелика застала Рене за обучением сестры игре «в верёвочку». Он хотел было взять для этой цели кусок голубой тесьмы, предназначенной для саше, но Маргарита сказала, что, если это обнаружится, их «заедят нравоучениями», И тогда, пошарив в карманах,он нашёл там обрывок бечёвки.

Старая дева просияла, увидев, как они подружились.

– Ну как, мои милые, весело провели время? Что это, вишни? Надеюсь, ты их не очень много скушала, Маргарита? А как твоё вышиванье? Ах, что это с ним случилось?

Она взяла со столика измятое саше. Рене тут же нашёлся.

– Простите, тётя; я нечаянно смахнул его рукавом и не заметил, а потом наступил ногой. Кажется, нитка оборвалась. Мне очень жаль, что я испортил вышиванье.

Тётка разгладила материю.

– Боже мои, какая жалость! Ну ничего, милочка, он ведь не нарочно, и, я думаю, все можно поправить – подержать над паром, а потом прогладить чуть тёплым утюгом. Хорошо хоть, что не запачкалось. Разве тебе уже пора, Рене? Да, правда, ехать далеко. Ты, наверно, оставил лошадь в гостинице? Только помоги мне внести кушетку. Ноги, ноги, пожалуйста, вытри! Ну, до свидания. Кланяйся папе и Анри, и большое спасибо за вишни.