Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие - [25]

, средина между недостатком и излишеством [625]. Естественный закон дан был в добрых задатках души человека [626], но еще яснее открыт в природе [627]. Естественная этика поэтому может быть значительно углублена при естественном созерцании (философском умозрении) природы. Созерцание, устанавливая конечность мира, правильно указывает человеку цель его стремлений — искать опору бытия не в мире, а в Боге и только в Нем [628]. Оно же делает и дальнейший шаг в своих указаниях, определяя самый путь жизни в достижении намеченной цели — отрешение от тленной жизни [629] и уподобление промыслительной благости Божией [630]. Так созерцание прямо приводит к аскетике, а вместе с тем и аскетика получает рациональное обоснование и приводится в связь с выводами созерцания. — Естественный закон, однако, оказался недостаточным: созерцание доступно было немногим. Поэтому на смену естественному закону пришел писанный [631]. Принципом этого закона является послушание воле Божией из страха наказаний [632]. Добродетель по нему есть исполнение воли Божией, выраженной в Писании [633]. Писание содержит в себе заповеди для очищения страстных сил души и догматы для просвещения ума [634]. Но закон писанный сам был предуказанием высшего и совершеннейшего закона, по духовности своей более свойственного человеческому естеству [635], именно — закона евангельского, или духовного. Этот закон призывает всех уже не к простому согласию с природой, а к полному возвышению над ней и над естественной добродетелью [636]. По этому закону нужно любить ближнего не как себя, а больше себя [637]. Он предписывает чистую духовную жизнь в Боге [638] и усиливает нравственные требования; но он зато и подает человеку обожение [639].

Евангельский закон не упразднил других законов: он лишь яснее выразил их духовную сущность. По существу все законы однородны [640]. Поэтому исполнение того или другого из них обязательно для каждого, смотря по степени его духовной зрелости [641], начиная с самого простого — писанного — и кончая самым трудным — духовным. Само собой разумеется, что все эти законы должны быть использованы и при построении аскетики. Преп. Максим тщательно изучил путь спасения по всем этим законам. Он три раза прошелся по широкому полю аскетики, изучил жизнь подвижническую с трех указанных точек зрения, и в результате представил единую стройную систему аскетики, гармонически совместившую элементы всех трех законов.

Три стороны подвижнической жизни

Для объединения законов преп. Максиму нужно было установить какую‑либо определенную схему, которая могла бы составить основу для его построений. Такой схемой для него послужило весьма распространенное в созерцательно–философской аскетике[642] различение трех сторон в подвижнической жизни: деятельной, созерцательной и мистической.

Выбор схемы оказался весьма удачным. Даже независимо от стремления преп. отца делать глубокие сопоставления между разнородными предметами, принятая им схема находила себе успешное применение во всех сторонах аскетического ведения. Она, прежде всего, вполне отвечала основному аскетическому взгляду на подвижничество как на постепенное оздоровление сил души[643], сперва практических (επιθυμία, θυμός), потом — познавательных, наконец, — мистической силы ума, силы боговедения и богообщения. Она, далее, вполне отвечала ареопагитскому учению о трех ступенях духовного развития, выраженному в формуле:«очищение, просвещение, усовершение»[644], и без натяжки согласовалась с общепринятым[645] различением трех чинов спасаемых: а)«начинающих», трудящихся подобно рабам по страху наказаний; б)«преуспевающих», несущих труды подобно наемникам в надежде на награды и в)«совершенных», исполняющих заповеди по чистой сыновней любви[646]. Вместе с этим, конечно, данная схема стояла в полном согласии с учением о трех побуждениях к нравственной жизни, соответствующих трем чинам спасаемых, а именно вере (и проистекающем из нее страхе), надежде и любви[647].

Указанная троечастная схема была применена преп. Максимом и к объединению трех законов — естественного, писанного и духовного. Сделано это было двояким путем — а) путем расчленения по троечастной схеме соответствующих элементов в каждом законе в отдельности и б) путем распределения по той же схеме всех законов вместе взятых. Первый прием оправдывался единством структуры всех законов. В этом предположении преп. Максим и находит свою любимую схему в каждом из законов[648]. В частности, например, в естественном законе он достигает этого следующим образом. Четыре»естественных (родовых) добродетели»[649], — эти основные элементы или стихии нравственной жизни, из которых созидается весь организм естественного закона, — разделяются им на практические: целомудрие и мужество, и созерцательные: рассудительность (φρόνησις) и справедливость. Первые сводятся воедино в кротости, вторые — в ведении. Эти обе добродетели в свою очередь объединяются в высшем единстве экстатической (мистической) любви[650]. — Но рядом с выделением практических, созерцательных и мистических элементов в каждом из законов, объединение их можно было произвести другим путем, применяя указанную схему не к каждому закону в отдельности, а ко всей их совокупности. И этот прием не лишен основания. При самом общем обзоре содержания трех названных законов легко можно заметить, что по преобладающему в них элементу они удобно могут быть расположены в рамках троечастной схемы