Препараты «Тяньши» и Цигун - [3]

Современная медицина смотрит на мир через микроскоп, так что детали становятся ей доступны ценой ограничения поля зрения. Специалисты обращаются к все меньшим фрагментам, получая все больше положительной информации в виде описательных данных, но утрачивают ощущение цельности системы. Каким образом такая медицинская модель заняла в Америке исключительное положение?

В начале века фондами Карнеги и Рокфеллера субсидировалось обследование медицинских школ. Его целью было выявление школ, наиболее заинтересованных в развитии «научной медицины», а, следовательно, поддержании новейших разработок лекарств и технологий, применяемых в стационарах. В Отчете Флекснера, выпущенном в 1910 году Американской медицинской ассоциацией по результатам этого обследования, рекомендовалось оказывать финансовую поддержку только медицинским школам, занимающимся научными исследованиями в рамках моделей, разработанных в XIX веке. Все методы лечения, не основанные на картезианском подходе, были сочтены ненаучными, и их рекомендовалось лишить права на существование. В результате выжило только 20% медицинских школ. Остальные 80% придерживались «виталистской доктрины», утверждающей, что «человек помогает, а природа лечит». Натуропатия, гомеопатия и фитотерапия были исключены из основного русла медицины и низведены до статуса знахарства. В конце концов они оказались задавлены отсутствием финансирования и политическими гонениями.

Прежде большинство врачей играли роль помощников, союзников и утешителей людей и боролись с болезнями в ходе их повседневной жизни. Новый врач стал исключительным носителем специализированных знаний и героическим борцом с недугами. В его руках сосредоточивалось все больше власти и влияния. Пациентов приучали к мысли, что только врач может разобраться в причине болезни и только его лекарства и методы могут даровать выздоровление.

По мере углубления и расширения информации о человеческом теле как врачи, так и пациенты утратили веру в способность человеческого организма излечиться самостоятельно. Как мог кто-либо управлять такой сложной и уязвимой машиной как человек кроме просвещенного и изощренного в своей науке инженера? Такое убеждение было оторвано от понимания, что существует собственный потенциал излечения, заложенный в человеческом организме, и передавало больного полностью в руки «экспертов», то есть врачей.

Медицина не ориентировалась на то, чтобы учить людей сохранять свое здоровье или выздоравливать. Врач мог только починить то, что сломалось. Он мог чудесным образом избавить пациента от зла (опухолей, инфекций, камней) при помощи лекарств или хирургического вмешательства; мог манипулировать функциями органов (гормоны, диуретики, стероиды) и заменять изношенные детали (бедренные кости и сердце из пластика). Как отважный солдат, врач мог провести краткую битву за выздоровление. Он мог удалить «зло», но не располагал умением сохранения или привлечения «добра». Сила медицины стала источником ее слабости. В основе организации исследовательских и клинических учреждений по-прежнему лежит данная концептуальная модель, и они ориентированы не на профилактику, а на вмешательство.

Более того, поскольку врачи превратились в экспертов, они обрели определенного рода власть над своими пациентами. Медицина стала технически сложной и перешла исключительно в руки отдельной касты посвященных. Обычный человек уже не мог получить доступ к ней и истолковать данные, используемые при назначении лечения. Даже сама медицинская профессия разделилась на более специальные области: на смену специалистам по внутренним болезням, лечившим всего человека, пришли кардиолог, который лечит сердце, ортопед, отвечающий за кости, невропатолог, ответственный за нервную систему, онколог – за рак, психиатр – за мышление и т. д.

Когда власть над человеком перешла к узким специалистам, не стало врачей, умеющих лечить всего человека и знающих организм и его болезни в контексте общей среды. Отношения помощника и того, кому он помогает, некогда очень близкие, уступили место безличным отношениям совершенно посторонних людей. Врачи утратили знание своих пациентов как реальных людей.

Эта перемена в организации лечения приучила людей думать, что врачу известно о них больше, чем они сами в состоянии когда-либо понять или узнать о себе. Пациенты стали отказываться от ответственности за собственное здоровье. Словосочетание «система предоставления медицинского обслуживания» предполагает, что врач подобен курьеру, разносящему почту, который может доставить здоровье на порог вашего дома. Это не только подрывает понимание себя, но и ограничивает способность к действию. Люди ошибочно полагают, что возможность лечить исходит только извне, что за лечение отвечает посторонний разум.

Такое отделение власти часто порождает антагонизм между врачами и пациентами. Когда врачи не могут исполнить героическую роль и починить сломанную машину, они иногда обвиняют в этом жертву, считая, что пациенты сами виноваты в отсутствии улучшения. А пациенты, которые изолированы, брошены, чья сила и возможности недооцениваются, чувствуют, что они обречены оставаться в заколдованном круге боли, из которого нет выхода. Наряду с физическими страданиями они испытывают отчаяние безысходности и сердятся на свою беспомощность и бессилие. Тогда уже они готовы обвинить врача в своих проблемах и подают жалобы на неправильное лечение. Подача подобного иска становится актом мести, попыткой пациента добиться власти над врачом, а не обрести власть над самим собой. Врач выступает в роли либо героя, либо злодея, его или прославляют за выздоровление, или обвиняют в неэффективной работе.