Премьера - [9]

У нас были композитор, свой поэт. До глубокой ночи мы сочиняли и репетировали различные песенки и скетчи, исполняли модные в тот год «Малютку Нелли», «Чичисбея», «Ночной Марсель». Мы изображали негров, парижских бульвардье, неаполитанских нищих…

Героиней наших представлений была Лиля Арендт. Она сидела на двух поставленных один на другой табуретах, изображающих бочку эля, а мы с Митей Багровым и его двоюродным братом Петькой изображали звероподобных матросов.

Она пела:

Кто тронет Нелли…

Мы пели:

Пойдет на дно!

Она пела:

Сильнее мели…

Мы пели:

Бурлит вино.

И все вместе:

Но как ни плачьте,

Висеть на мачте

Нам все равно суждено.

И она вскрикивала:

Олл райт!

Так мы работали, восхищенные песнями, самими собой и тем, что родители Мити Багрова уехали на все лето в Луганск на работы в рудники.

Мы нигде не выступали. Потому что выступать было негде, да и репертуар у нас довольно подозрительный.

Кроме того, я боялся отца. Он запретил мне выступать. К драмкружку в школе он относился как к неизбежному злу, но особого значения не придавал. Всякие же студии, театры, публичные выступления он мне запретил строго-настрого. И я боялся его ослушаться. Я знал его крутой нрав и тяжелую руку и боялся его страшно. Да и не его одного. Я боялся всех: преподавателей профшколы, соучеников, артельных мастеров, мальчишек на улице. Боялся и ожидал всего самого неприятного от окружающих.

В одном только «Зеленом попугае» – на квартире у Багрова – я чувствовал себя вольготно. Там мы были неистощимы на шутки, экспромты, буффонады. Никакой ответственности ни перед кем и ни перед чем. Казалось, что мы талантливы так, как никто до нас не был и не будет.

Кроме того, мы с Митей Багровым были до безумия влюблены в Лилю Арендт. Да и как было не влюбиться в нее – такую миниатюрную, легкую, с зелеными глазами, с челочкой, с чуть хрипловатым голосом, с всегда улыбавшимися губками.

Когда кончалась репетиция, мы шли ее провожать. Жила она очень далеко, за кладбищем, на самой окраине.

Район этот славился своими хулиганами. То есть таких хулиганов просто нигде на земле не было. Но никто на земле их так не боялся, как я. Если вечером девушку из их района шел провожать городской парень, расправа была с ним безжалостна. Его унижали перед девушкой, мазали ему рожу грязью, заставляли плавать на песке, снимали брюки и в таком виде выгоняли из района.

Жаловаться пострадавший не смел. Карающие руки хулиганов неминуемо настигли бы его в любой части города.

Поэтому мы шли вшестером, иногда вдесятером провожать Лилю. А встречал ее у дома папа – ветеринар, мужчина сильный и молодой.

Когда много парней провожают одну девушку, хулиганы не нападают. Массовых драк они не любят. Они предпочитают бить. И по возможности лежачего.

После репетиций мы шли провожать Лилю. По дороге забредали на кладбище. Там сидели на могилах, рассказывали при свете луны разные истории из жизни покойников. Испытывали нервы. Посматривали на Лилю – как она относится.

Лиля относилась довольно спокойно и даже иронически. Как, впрочем, ко всему на свете.

Была она старше Мити. И намного, чуть не на два года, старше меня. А в таком возрасте два года – это же пропасть! Да и по всему было видно, что Митю она предпочитает. Кроме того, он готовился стать героем, а я всего лишь простаком…

Но дело в том, что, миновав пору отрочества и переболев всеми детскими болезнями в мире, я стал усиленно расти. Я рос ежедневно и помногу. Все брюки мне становились коротки, рубашки узки, ботинки малы. А Митя расти перестал. Он оказался ниже меня сперва на полголовы. Потом на голову. Потом на шею и на голову.

Мы оба очень страдали. Ну куда ему с таким ростом играть трагика Кина или Марка Волохова! А мне, простаку, зачем мне нужна такая длина? По свойству моего характера я должен быть толстеньким блондинчиком, этаким шариком, танцором, шармером… А рос худосочным длинноносым верзилой.

Самым любимым моим занятием было валяться и читать. В связи с наступлением отрочества меня, естественно, интересовали произведения эротические. Например, роман «Мими Коллинз» или «Орхидея моей мечты». Там герой, уставший от жизни и приключений в Австралии, полюбил вдруг крошку Мими. И, умирая, шепчет ей:

«Ты дала каплю влаги выпить умирающему путнику… Словно блеск драгоценного бриллианта, ты осветила мой скорбный путь, Орхидея… Когда в долгие пряные ночи ты увидишь на небосклоне падающую звезду, – знай, это я».

Воспитанный на хорошей литературе, любитель Диккенса, Чехова и Кнута Гамсуна, я знал, что «Мими» это чепуха. И все же… Читал, не мог оторваться. Видел себя, умирающего в пустыне. И Лилю Арендт. Кругом падали звезды, кричали зеленые попугаи и выли желтые гиены.

Произошел неприятный разговор с отцом.

– Ну, предположим, – сказал он, – у тебя были бы данные: лицо, дикция, голос, талант. Этого же ничего нет. Есть только стремление быть актером. Ослиное упорство и нежелание никого слушать. Будешь влачить жалкую жизнь, слоняться из города в город, исполнять вторые сюжеты, кричать: «Положитесь на меня, сэр!» Сцена любит таланты. Выдающихся артистов!

Разговор свернул на покойную Таню Палешанину.