Премьера без репетиций - [3]

Есть города надменно и холодно блестящие, есть хмурые, настороженные и скучные, а есть веселые, радостные. Минск для Алексея был именно таким. И потом на улицах он встречал не просто людей, а советских людей, магазины – тоже советские, афиши незнакомых пока советских фильмов.

Он уже начинал себя ощущать частицей этой огромной, многоязычной, могучей и дружной страны. Теперь – навсегда! А совсем недавно…

Сентябрь обрушился лавиной с танковым грохотом, пушечными залпами… Еще вчера судороги лощеной шляхты: «Гибнет Речь Посполита! Немцы в Польше!» Паника. Мобилизация. Бегство. Наконец, Брест. Советские войска в Западной Белоруссии!

Новая, свободная жизнь начиналась удивительно хорошо. Секретарь райкома комсомола, старый знакомый Алексея по подполью, разложив перед собой папку с его рисунками, рассматривал их, многозначительно кивая головой:

– Слушай, да тебе учиться надо! Талант пропадает!

– Где учиться?

– Как где? В Москве, конечно. В художественном училище, там все академики по этой части.

– Скажешь тоже, в Москве! Кому я там нужен?!

– Чудак человек… Теперь не при панской власти живем. Жалко, конечно, будет тебя отпускать. Опыт имеешь. Я бы сейчас тебя в массы, на комсомольскую работу!.. Ну да ничего! Пошлем в Минск запрос на разнарядку в художественное училище. Будет у нас товарищ Кисляков народным художником… А пока у меня поживешь, отдохнешь, приоденем тебя, чтобы прибыл в Москву как надо… – И он весело подмигнул Алексею.

Вызов в Минск пришел неожиданно быстро. Райком выделил денег на дорогу. В тот же вечер Алексей и уехал, благо собирать ему было нечего.

…Алексей внимательно осмотрел темно-вишневую вывеску у входа. Может, ошибся? Вернулся на угол и снова сверился с бумажкой. Все правильно. Ему действительно сюда…

Военный у дубовой стойки, перегораживающей вестибюль, взял под козырек:

– Слушаю?!

На всякий случай Алексей протянул все свои бумаги. Постовой взял их и кому-то позвонил.

Через несколько минут в вестибюль спустился молодой военный.

– Кисляков?

– Да…

Алексею подали желтоватую картонку пропуска.

Они поднялись по широкой лестнице с полированными перилами, прошли по длинному коридору с множеством высоких дверей по сторонам. Щегольские хромовые сапоги спутника Алексея мерно и глухо постукивали по навощенному паркету.

Наконец у одной из дверей военный остановился и, распахнув ее, пропустил Алексея.

Приемная была большой и строгой. Тяжелые стулья у стены, отделанной панелями темного дерева. За темным же столом с многочисленными телефонами – молчаливый секретарь в форме без знаков различия.

– Подождите, вас пригласят, – сопровождающий вышел.

Алексей присел на стул. Прогудел зуммер.

– Кисляков! – сухо проговорил секретарь. – Заходите, вас ждут.

Кабинет показался Алексею немного сумрачным. Шелковые шторы на окнах приспущены. Старинные напольные часы в затейливо инкрустированном корпусе неспешно отсчитывали время. Рядом тяжелый сейф. Большие кожаные кресла. Двухтумбовый стол, покрытый зеленым сукном. И человек за столом – в военной форме, лет сорока, грузный, с выбритой головой, покрытой ровным загаром. Его крупные руки неподвижно лежали на сукне. На столе – бронзовый письменный прибор и папки в жестких картонных корочках.

Алексей не сразу заметил, что в кабинете есть и второй военный, сидевший в дальнем углу на диване.

Второй был подтянут, широкоплеч. Темные, чуть тронутые сединой волосы. На вид лет тридцать пять. В длинных пальцах – дымящаяся папироса. Рядом, на валике дивана, чугунная пепельница.

Алексей, войдя, остановился у дверей и поздоровался:

– Здравствуйте…

– День добрый… – Тот, что за столом, внимательно и испытующе посмотрел на него. – Вы Кисляков?

– Да…

– Присядьте… – бросил человек за столом, показав на кресло. – Догадываетесь, зачем вас сюда пригласили? – Он явно вкладывал в свои вопросы какой-то особый смысл, совершенно непонятный Алексею. Стало тревожно.

– Не знаю…

Второй военный встал с дивана. Сидевший за столом тоже вскочил. Оказывается, молодой был здесь начальником.

– Нет-нет, Петр Николаевич, сидите. Я вот тут, – сказал он, садясь в кресло напротив Алексея. – Надо переходить к сути.

Петр Николаевич снова взглянул на Алексея и официальным тоном произнес:

– Есть мнение, товарищ Кисляков, дать вам поручение. Вот, значит, какое дело. Я правильно излагаю, товарищ Астахов?

Астахов чуть раздраженно взглянул на Петра Николаевича, потом – на удивленного Алексея.

– Ну не совсем так… Давайте-ка лучше знакомиться. Меня зовут Сергей Дмитриевич. А это мой заместитель – товарищ Рябов, Петр Николаевич. Так ты на художника собираешься учиться?

– Да… – смутился Алексей, – документы вот собрал, вызов получил…

– Хорошее дело. А если мы попросим тебя на время отложить учебу?

– Вот что… – облегченно вздохнул Алексей. – Пожалуйста! Я ведь и не особо надеялся. И без меня талантов полно. Ничего, вернусь в Брест. Дела теперь всем хватит. – Разве твой дом в Бресте?

– Конечно. Райком обещал комнату выделить.

Рябов и Астахов переглянулись, очевидно, ожидая услышать что-то другое.

– А раньше где жил?

– Где придется, там и жил… – теперь, когда, по его мнению, все прояснилось, Алексей почувствовал себя свободнее. Скованность пропала, и полный, бритоголовый Рябов уже не казался таким грозным. Наоборот, вроде даже очень добродушный дядя, напускает только на себя… – Когда отец с матерью погибли, я еще маленький был. Тетка к себе в деревню забрала. Как подрос, в Краков повезла. Учеником там в механические мастерские пристроился, учиться потихоньку начал. Потом в Западной Белоруссии в разных местах работал. Там и в комсомол вступил. Был в партизанах, связным был между подпольными райкомами комсомола. Пришлось и в Варшаве пожить, и в Белостоке. Даже с цирком-шапито поездил. А циркачи как цыгане – где ночь застанет, там и палатки разбиваем…