Премьера без репетиций - [27]

Конечно, можно и вовсе ничего не делать. Кормежка здесь по сравнению с городом – слава богу… Приработком он себя обеспечит. Погода прекрасная. Никто не может обвинить или упрекнуть в том, что он просто бездельничает, отказываясь выполнять задание.

Никто. Кроме него самого…

Потом прошел слух, что русские с «болотным духом» столкнулись, своих много потеряли, а тот ушел, в болоте растворился. Это окончательно утвердило решение Алексея действовать самому. Конечно, работать в одиночку без дополнительных инструкций, без связи опасно. Даже на первый взгляд бессмысленно. Но надо попробовать выполнить задание. А как он свяжется с Минском – время подскажет. Раз так – надо действовать.

В этот день Алексей встал по-деревенски рано – солнце еще висело низко над землей, как далекая лучина, не давая тепла, а лишь освещая белую паутину холодной росы, окутавшую траву.

Алексей запомнил слова Астахова, что где-то рядом должен быть осведомитель банды. На этом-то и можно сыграть. Но для этого самому надо вычислить, кто же связан в Живуни с болотом. Впрочем, есть и другой путь – пусть поползет слушок про него по деревне.

Вчера на сон грядущий Алексей попытался обозначить круг тех, кто может «дружить» с «духом». Угадать, понятно, не угадаешь, хитер. Скорей всего он где-то среди тех, кто побогаче. К ним в первую очередь надо идти. Первым он пошел к Тодору. Тот ему второго дня свою карточку принес. Да еще с его сыном Тимошкой они в детстве знались. Тодор и тогда по местным понятиям был крепкий хозяин, а сейчас…

Дом Тодора с высокой запесощницей, как по-местному называли сильно выступающую спереди хаты застреху крыши, стоял почти в середине деревни, спрятавшись за пожелтевшим садом.

Хозяин был дома. Он что-то писал, поминутно слюнявя карандаш, неуютно сидевший в больших пальцах. Алексей поздоровался.

– Здоров… – Тодор спрятал бумажку за божницу, подошел, протянул тяжелую руку. – Проходи, гостем будешь.

– Спасибо. Я вот работу принес. – Алексей подал написанный акварелью портрет.

– Ну-ка… – Тодор подошел к окну, разглядывая. – А что? Похож! Ей-богу, похож… Это ж надо… Да ты садись, садись. Я зараз, мигом.

Он вышел в другую комнатенку, грузно ступал по домотканым полосатым половикам. Вернулся скоро, держа в одной руке миску с яблоками, а в другой – початую бутылку с мутноватой жидкостью и пару лафитников зеленоватого стекла:

– Обмыть треба!

Алексей пригубил. Тодор одним махом влил самогон в заросший сизым волосом рот, похрустел яблоком.

– Чего в город не поедешь? Деньгу, чай, поболе этой зашибал бы.

– Здесь поспокойнее, случись чего.

Тодор испытующе глянул на него из-под кустистых бровей:

– Не уверен, стало быть, в новой власти?

Алексей только пожал плечами, не отвечая.

– М-да… – крякнул Тодор и снова потянулся к бутылке. – Вот и я… – недоговорив, он махнул рукой и выпил, не дожидаясь Алексея. – Про колхозы слыхал?

– Приходилось.

– М-да-а… Люди говорят, и у нас будет этот самый колхоз. Оно, может, и хорошо, а с другого боку – оно тоже… – Тодор покрутил в воздухе рукой и снова налил. – Раньше-то оно, как теперь кажется, все попроще вроде було, понятнее…

Поговорили немного о том, как было раньше. Сошлись на том, что и тогда все было не так уж, чтобы…

– А ты-то, я слыхал, сюды с немецкой стороны прибег? – навалился грудью на стол прихмелевший Тодор, приближая лицо к Алексею. – Болтался, стало быть, как это самое в проруби, промеж тех и этих… М-да… Все повидал. Вот и скажи, немец, он что?

– В каком смысле?

– А в этом… Жить при ем как?

«Нет, он не пьян, – заключил наблюдавший за ним Алексей, – хитрит, выпытывает что-то».

– Жить-то? Жить при всех можно. Там тоже люди живут, кто имеет на что.

– А у тебя, что же? Стало быть, не було? Потому и сбег?

– Да не-е… – Алексей задумчиво покрутил стаканчик с самогоном. – Можно было бы попробовать, только как обратно попадешь?

Тодор усмехнулся:

– Не наелся – не налижешься! Все! Обратного ходу, думаю, не будет.

– Я бы попробовал, – словно не слыша его, повторял Алексей, – дядько Тодор, может, подскажешь…

– Нет… – не дав договорить, махнул у него перед носом рукой Тодор. – Нет… Я с властями никогда не ссорился! Ни с какими! Нонешние прикордонники – люди серьезные. Да и немец тамо… – Он кивнул куда-то себе за спину.

– Что немец?! Они тоже люди, а если с ними по-людски…

– По-людски… – передразнил Тодор, выливая себе остатки самогона. – Много ты понимаешь. А земля своя, а хата?! Родители тут схоронены.

– Да у меня ни земли, ни хаты. Да и не навек же я туда сбираюсь. Так, побывать…

– Э-э-э… – отмахнулся Тодор, – не дело это! Не дело! Понял? Дурь это в тебе молодая гудет, в башке-то… Я вон своего за такую дурь, почитай, каждый день щучу, а все балбес. На своей земле человек жить должон! На своей! Понял? Так что брось ты это дело. Ты не говорил – я не слыхал! Усе! Получи свои гроши и бувай. – Он выложил на стол советские зеленовато-серые трешки с солдатом, пододвинул Алексею. – На-ка вот. А то, слышь, нарисуй еще меня с женой в подвенечном.

– Нарисую… – вяло согласился Алексей.

От Тодора Алексей пошел к Янке, на этот раз не отдавать, а брать заказ. Тот недавно заводил с ним разговор. Пока сидели и, как полагается для приличия, разговаривали, Алексей намекнул, что хотел бы узнать тропки за кордон, уж больно надо по делу туда. Здесь он тоже ничего определенного не узнал. Но зато их разговор слышала Ганна, жена Янки, самая толстая баба в Живуни и самая большая любительница сплетен. Она из любого незначительного события делала повод для пересудов дня на три.