Прелюдия 11 - [50]

Попозже я украдкой стащил тетрадь и прочел: «После полудня нашли источник. Самое время. Пити совсем ослаб, Рико впервые стал упираться. Наверное, мы неправильно с ним обращаемся. В нас есть еще расовое высокомерие, и он чувствует это. Хотя сознательной дискриминации не существует, шансов пробиться наверх у цветных в Латинской Америке почти нет. Как и во времена испанского колониализма, они поставлены на самую тяжелую работу. Цвет кожи не должен определять социальные возможности, это нам придется изменить. Но не так, как Батиста, который выдвинул негров и мулатов на самые разные посты, создал черное меньшинство в руководстве полиции и профсоюзов, потому что сам был мулатом и нуждался в опоре. И ни в коем случае не так, как Кастро, призвавший цветных в Гавану и открывший перед ними двери сказочных дворцов и клубов миллионеров. Люди равны, стартовать они должны при равных условиях; но нельзя взорвать плотину, не вызвав хаоса и наводнения».

Чересчур много теории. Мы высадились на Кубе не для того, чтобы заниматься философией. Откуда моя неудовлетворенность? Сам не знаю, хочу докопаться. Перевернул несколько листков назад, нашел запись от вчерашнего дня. «Никто не жалуется, но молчаливые фасады повиновения не могут скрыть, что мужества у них поубавилось. Единственный, на кого я могу положиться целиком, — это Умберто. Мы устроили привал. Кедры, высокий бамбук. Настроились на «Радио Амброс». Ровно в 19.00 передают указания. Нашего кодового слова нет. Нас что, забыли? Черт бы побрал янки! Пока действует только их снабжение с воздуха».

Вот это прежний Серхио! Но читаем дальше: «Куба должна остерегаться двух опасностей: янки и коммунизма. Вместо того чтобы умно лавировать, раскачиваясь на качелях между двумя великими державами, как некоторые страны «третьего мира», Кастро пытается изгнать дьявола с помощью Вельзевула. Кстати, а мы сами? Разве мы не делаем того же, только в обратном порядке? Но у нас нет выбора. Избавимся ли мы после победы от янки или повторится 1898 год? Не сомневаюсь, нам не одну пилюлю придется проглотить. И все-таки они, наверное, меньшее зло... Одно важно — борьба. Жизнь, прошедшая в равномерном обывательском покое, невыносима: это гниющая вода. Такое существование и тогда грустно, когда тебя не настигают удары судьбы. Мелкий буржуа удовлетворяет присущее и ему стремление изменить жизнь, играя в разные лотереи. Он рискует одним песо и мечтает о миллионе. А мы ставим на кон жизнь и на-деемся выиграть целый мир: нашу новую родину».

Ну ладно, по частностям с Серхио спорить не приходится. Но все вместе мне не нравится. Чересчур он болтлив в своем дневнике. Я захлопнул тетрадь и задумался. Это скорее записки запутавшегося в политике юноши, чем командира. Но из студенческого возраста он давно вышел! И вдруг я начал смутно догадываться, что в груди моего друга происходит что-то болезненное, какое-то неясное ему самому развитие, нашедшее отражение на этих страницах. Я пока что не в силах ни осознать всего происходящего, ни назвать настоящим именем. Прежде чем взяться за оружие, он долго и страстно спорил с нами, и в этом странном дневнике он так же страстно спорит с собой. И чем больше я вспоминаю о тех временах, тем отчетливее понимаю, что в нем происходит: от позиции действенной, активной он идет в противоположную сторону — к позиции созерцательной. Серхио начал сомневаться там, где прежде действовал бы без размышлений, повинуясь инстинкту... Предчувствую, что это может принести вред нашему предприятию.

Часть 4. Мост

Глава 1

Поездка началась весело: с мягкого протеста падре Леона и полного пакета помидоров. И пока Паломино не смотрел в сторону радиотелефона, дышалось и думалось легко. В столицу они приедут к вечеру, задуманное нужно сделать одним махом, с разбега, у него на все про все четыре часа. Сначала в военное министерство, потом в гостиницу, а потом... Он принялся составлять почасовой план. Такое занятие ему всегда по душе. Действовать — это для него наивысшее наслаждение. Паломино наслаждался, предвкушая стычки, которые непременно вызовет его внезапное появление. Он любил наносить удары. Если потребуется, возьмется за дело круто. При этой мысли Паломино улыбнулся, не разжимая губ.

Но когда ярко-красная машина выехала на Карретеру Сентраль, Паломино внутренне напрягся. Сьерра-дель-Мико осталась слева, ее скрыли залитые солнцем плантации сахарного тростника. Так всегда, когда он едет в Гавану. Но сегодня все иначе. Как расставила руки его судьба, неизвестно: то ли он попадет в ее объятия, то ли упадет. Может ли быть, чтобы ему не доверяли свои? Опасность не могла согнуть его, а такая обида — могла.

Он снял трубку с радиотелефона, принял одно малоутешительное известие, за ним второе. При этом не спускал глаз с цифр на шкале, они быстро сменяли одна другую. С каждым километром хорошее расположение как бы оставляло его, это точно. Пересохшие губы горели. Он не давал передохнуть и сам за руль не садился. За Колоном Даниела сменила за рулем ординарца. Правильно ли он, команданте, поступил, уехав из Эсперанеы в такой момент? Но его расчет времени точен: раньше завтрашней ночи американцам и корпусу Миро не высадиться. Разве не поэтому в Гаване и в других военных округах отменили состояние боевой готовности?.. Нет, он должен узнать правду, должен выяснить, что они против него имеют, если даже его собственный начальник штаба ведет себя столь двусмысленно. Необходимо отмести все подозрения, прогнать тени из всех углов! Иначе он не сможет командовать своими ребятами в бою, который уже разгорался.