Прелюдии и фантазии - [86]
Женщина проторила нам путь, пожертвовав жизнью.
И на какое-то мгновение, когда все вздрогнули, и многие закричали. когда всё, наконец, остановилось: машины, люди. в этот миг деньги, которые управляли всем этим движением — людьми в автомобилях, пешеходами, светофорами, — вдруг исчезли.
И мы увидали мир таким, каков он без денег.
Будто солнышко скрылось за горизонтом и снова взошло.
Я не спрашивал об этом никого из тех, кто был рядом, но абсолютно уверен: они видели то же, что и я.
Пятнадцать минут спустя движение было восстановлено. Светофор исправно показывал жёлтый, зелёный, красный.
Люди шли, останавливались, шли. Машины ехали и стояли, как им и было положено.
Мир остался прежним, но мы навсегда изменились.
После физкультуры
В раздевалке гулко хлопают металлические дверцы шкафчиков, за кирпичной перегородкой — мерный плеск: кто-
то стоит под душем, намыливая голову, плотно зажмурив глаза. Голоса звучат неразборчиво, смазанно, будто все разом воды в рот набрали, в воздухе — пар и сладковатый запах хлорки. Кафельный пол залит по щиколотку: люди движутся медленно, осторожно переставляя ноги, чтобы не споткнуться. Пространство наполнено телами, каждое из которых перемещается в соответствии с заданной траекторией, то и дело взмахивая руками, чтобы сохранить равновесие.
Но — стоит выйти наружу, взгляд наводится на резкость, предметы внезапно становятся твёрдыми, и Габи не покидает ощущение, что о любой из них можно порезаться или уколоться.
Виноград
Виноград похож на горсть живых лампочек. В темноте не светится (проверено), но, если прикрыть глаза, можно увидеть, что из каждой виноградины струится — пламя.
Рахель пробовала бросить — как дурную привычку, — но куда там: дневная доза растёт. Почище крэка: подсаживаешься с первого взгляда.
В гастрономе она старается не смотреть в ту сторону. Подумаешь — виноград! Что мы — винограда не видели?
Круглый, тёплый на вид, прозрачный, с раздвоенной косточкой внутри. Упругий. Немного вязкий. Нет уж, нас на это не купишь, никакого винограда. В любом случае — не больше килограмма. Ладно, не больше двух килограммов.
Теперь она знает, почему беременных тянет на солёненькое.
Обыкновенное чудо
— О чудесах я тоже могу кое-что рассказать, — говорит Маэстро, — если у тебя хватит терпения дослушать мою историю до конца.
Ран сонно кивает и достаёт из кармана сотовый телефон, чтобы взглянуть на часы. 09:14. Скоро на боковую.
Маэстро Шимон с бесцеремонностью, свойственной детям и заслуженным артистам, принимает лёгкий, ни к чему не обязывающий кивок за согласие:
— Обычно я начинаю с Далл'Абако: си-мажорное каприччио, густое, как шоколад. В дождливую зябкую погоду — то, что доктор прописал. Два голоса: первый — пиццикато, осторожно-вопрошающий, второй — настойчивый, убедительный, ответствующий. Расставляющий все точки над «и». Хорошая разминка для пальцев, плюс — благоприятное разрешение утренних сомнений.
В смысле: быть, а не небыть. Играть, а не пить.
Иногда — заиграюсь и позабуду, что платят мне не за музыку, а за позу, за то, что стою с виолончелью в обнимку: монетки и бумажки сыплются в футляр, как из рога изобилия. Можно и не играть, а только позировать. Лёгкие деньги.
Одна беда: бывает, откроешь футляр, и первым делом хочется снова его закрыть и поскорее отправиться куда-нибудь. за линию горизонта. Уж больно паршиво — Дизенгоф-центр, восемь часов утра, лица у вас. как бы это помягче. не располагающие.
У всех вас…
Но!
Две минуты Далл'Абако, и ты — как огурчик! Настоящий кокаиновый приход!
— Что ты знаешь о кокаине? — ухмыляется Ран.
— Ничего, — сознаётся Маэстро и быстро прибавляет: литературу штудировал! Не отвлекайся. Итак, тренькаю я своё каприччио, не особо внятно, только чтобы согреться. И — проходит девушка. Такой, знаешь, серебристо-
голубой ангел. с крылышками и губками. Проходит мимо, оборачивается, и говорит.
— «Далл'Абако»? Так и сказала?
— Не перебивай. Говорит: какое у вас удивительное чувство ритма!
— Бред какой-то…
— Подожди. Это ещё не всё. Я говорю: спасибо. А у вас, говорю, чудесная попка.
— Ну ты даёшь!
— А что делать: у меня — чувство ритма, должен же я отыскать что-нибудь соответствующее… Что-нибудь достойное. И что ты думаешь: она улыбается, и отвечает: спасибо. И прибавляет: мой папа ТОЖЕ джаз на контрабасе играл. Но не так хорошо, как вы. Чувствуешь? ЕЁ ПАПА! ТОЖЕ! НА КОНТРАБАСЕ! Далл'Абако, бедняга, трижды перевернулся в гробу!
— Слушай, мне спать пора. Я, честно говоря, засыпаю уже.
— Я заканчиваю. И тут произошло настоящее чудо.
— Она растаяла?
— Она, наконец, ушла. И я сыграл си-мажорное каприччио с начала до конца — как в первый раз.
Как девственник. Как для себя одного.
Когда я думаю, на что это было похоже, вспоминаю, как шести лет от роду мама привела меня в музыкальную школу — за ручку. Виолончель вначале показалась огромной, она и в самом деле была больше меня самого, но когда я услышал её звук, испугался по-настоящему. Так испугался, что наделал в штаны. Я даже не помню, что именно из стандартного виолончельного репертуара произвело неизгладимое впечатление на неокрепшую детскую душу. Помню, что было очень, очень страшно. Я буквально усрался от страха, и меня с позором увели домой.
Мастер малой прозы? Поэт? Автор притч? Похоже, Дмитрий Дейч - необычный сказочник, возводящий конструкции волшебного в масштабе абзаца, страницы, текста. Новая книга Дмитрия Дейча создает миф, урбанистический и библейский одновременно. Миф о Тель-Авиве, в котором тоже бывает зима.
Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны.
Самая нежная и загадочная книга Дмитрия Дейча, где Чебурашка выходит из телевизора, чтобы сыграть в подкидного дурака, пластмассовые индейцы выполняют шаманские ритуалы, дедушкин нос превращается в компас, а узоры на обоях становятся картой Мироздания.
Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Корни цветов ума уходят глубоко — туда, где тьма настолько темна, что Свет Вышний кажется тенью. Там ожидают своего часа семена сновидений, и каждое вызревает и раскрывается в свой черед, чтобы явить в мир свою собственную букву, которая — скорее звук, чем знак. Спящий же становится чем-то вроде музыкального инструмента — трубы или скрипки. И в той же степени, в какой скрипка или труба не помнят вчерашней музыки, люди не помнят своих снов.Сны сплетаются в пространствах, недоступных людям в часы бодрствования.
Астролог Аглая встречает в парке Николая Кулагина, чтобы осуществить план, который задумала более тридцати лет назад. Николай попадает под влияние Аглаи и ей остаётся только использовать против него свои знания, но ей мешает неизвестный шантажист, у которого собственные планы на Николая. Алиса встречает мужчину своей мечты Сергея, но вопреки всем «знакам», собственными стараниями, они навсегда остаются зафиксированными в стадии перехода зарождающихся отношений на следующий уровень.
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…
Сегодня мы знакомим наших читателей с творчеством замечательного грузинского писателя Реваза Инанишвили. Первые рассказы Р. Инанишвили появились в печати в начале пятидесятых годов. Это был своеобразный и яркий дебют — в литературу пришел не новичок, а мастер. С тех пор написано множество книг и киносценариев (в том числе «Древо желания» Т. Абуладзе и «Пастораль» О. Иоселиани), сборники рассказов для детей и юношества; за один из них — «Далекая белая вершина» — Р. Инанишвили был удостоен Государственной премии имени Руставели.
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…