Прелюдии и фантазии - [82]
— Тебя послушать, лучше сразу удавиться… — смеётся Ран.
— Правильно, — отвечает Маэстро Шимон, — можно удавиться, а можно сыграть Шуберта. И знаешь, что самое неприятное? Шуберт эту сонату даже не для виолончели писал — для арпеджиона. Ты вообще знаешь, что такое — арпеджион? Ни хрена ты не знаешь. Где эти сволочи раздобыли старую мою советскую Не лучшее утро для Шуберта пластинку — с Рихтером, — ума не приложу… Я и Рихтер… Ему бы это не понравилось. ухххх. ненавижу кофе.
— Может, по пиву?..
— И то дело, — задумчиво произносит Семён Аркадьевич, — зябко сегодня: пальцы немеют. Не лучшее утро для Шуберта…
Г-н Коэн
08.51 Г-н Коэн выходит на автобусную остановку, как Гленн Гульд на сцену — с маленькой деревянной табуреткой под мышкой. Надпись на крышке табуретки: «Это — табуретка г-на Коэна! Пожалуйста, не садитесь на неё!».
Подслеповато щурясь, г-н Коэн ставит её рядом с плексигласовыми сиденьями, какие бывают обычно на остановках. Сверху он кладёт новенький кожаный портфель. Г-н Коэн отпирает портфель ключиком, который носит на шее, и достаёт оттуда велосипедную цепь и амбарный замок. Дважды обматывает цепью правую заднюю ножку своей табуретки (на глазах у публики, взирающей на это с немалым душевным волнением), после чего защёлкивает замок, стреножив несчастную деревяшку, лишив её последнего шанса на свободу.
08.55 Г-н Коэн усаживается на табуретку и ждёт автобуса.
09.02 Прибывает автобус.
09.03 Г-н Коэн поднимается с места и начинает хлопать себя по карманам в поисках ключа. Водитель автобуса, которому эта пантомима, как видно, хорошо знакома, терпеливо ждёт. Г-н Коэн кладёт портфель на табуретку, отпирает его ключиком, который носит на шее, и долго шарит в портфеле, недоуменно покачивая головой. Водитель сохраняет спокойствие (но публика начинает нервничать). Наконец, ключ найден, и табуретка готова покинуть насиженное местечко. Г-н Коэн медленно поднимается по ступенькам и под восторженные возгласы пассажиров попадает, наконец, в автобус, где заново припарковывает своего норовистого скакуна, на сей раз — приковав цепью к вертикальному поручню в дальнем углу салона.
Расскажите про покупки
Мне нужно новое платье, — говорит Яэль. — Мне срочно нужно платье, или что-нибудь в этом роде.
Будь она альтруисткой, давно бы уже принялась раздавать на улицах — платья, туфли, косметику. Можно просто оставить в подъезде или рядом с мусорным баком, в Тель-Авиве теперь многие так поступают — судя по количеству дорогого тряпья, разложенного на самых видных местах: на лавочках, в парках, у входа в супермаркет.
Переезжая с одной съёмной квартиры на другую, она, как правило, не распаковывает всё сразу, но только — две или три коробки с одеждой, коробку с косметикой — наугад, две или три коробки обуви (увы, она не знает, сколько у неё обуви). Обычно Яэль снимает квартиру, где имеется хотя бы одна комната и просторный чулан. Комната — чтобы жить. Чулан — чтобы хранить одежду, обувь, косметику, украшения, марки (два месяца филателистического безумия), бельё, студийные фотографии (метила в фотомодели, ха-ха, как же, как ж е.), диски английских рэперов — этим увлекалась её бывшая подружка (где она теперь?), ужастики в мягких обложках, небьющуюся посуду, клюшки для гольфа (хватило одного урока) и японские куклы, которые она неожиданно принялась скупать — как только её бросил Йоав.
Однажды она открыла старый, сильно потрёпанный после переездов картонный ящик, думая, что там — бельё, но там оказался шоколад. Бельгийский, давным-давно просроченный. Пятнадцать упаковок. Штабель шоколада.
Маленький шоколадный Эверест. Она, не задумываясь, вскрыла верхнюю упаковку и положила конфету на язык.
Ужасно.
Ей нужно было выбросить всё в мусоропровод, но она жевала конфеты — одну за другой, и не могла остановиться.
После пятой упаковки хватило ума позвонить в «скорую».
Неделя постельного режима, прозрачные трубки в животе.
Зато теперь она знает, каково это — отравиться бельгийским шоколадом насмерть.
Ну... почти насмерть.
Кто там?
Он заворачивается в одеяло и, хмурясь спросонья, ковыляет в туалет. Машинально, на ходу заглядывает в зеркало и вдруг останавливается, как вкопанный.
Что-то сдвинулось. Он уверен: этой ночью что-то в нём изменилось. но что именно?..
«Габи, ты ведь не собираешься торчать там вечно?» — голос отца.
— Кто, я? «Ты! Ты!»
— Я? — спрашивает Габи, придирчиво изучая собственное отражение.
«Перестань дурить!»
Габи оттопыривает нижнюю губу, пытаясь вылепить подобие отцовского лица. Ничего себе! Раздувать щёки, одновременно оттопырив нижнюю губу, — совсем непросто. Как ему это удаётся?
— Как тебе это удаётся? — кричит Габи. «Что УДАЁТСЯ, бога ради, Габи?..»
— Быть таким, как ты! Как ты это делаешь? «С ума сошёл?! Я сейчас описаюсь!» Габи нажимает на рычаг слива.
Вода обрушивается на фаянс, окончательно стирая подробности таинственной ночной трансформации.
Должное
— Давай-ка лучше про любовь… — вдруг, в разгар упоительной беседы о смысле и назначении шестнадцатой вариации Голдберга, произносит Маэстро Шимон, — в твоём возрасте нужно отдавать любви должное. Скажи мне как мужчина мужчине: отдаёшь ли ты ей, голубушке, должное?
Мастер малой прозы? Поэт? Автор притч? Похоже, Дмитрий Дейч - необычный сказочник, возводящий конструкции волшебного в масштабе абзаца, страницы, текста. Новая книга Дмитрия Дейча создает миф, урбанистический и библейский одновременно. Миф о Тель-Авиве, в котором тоже бывает зима.
Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны.
Самая нежная и загадочная книга Дмитрия Дейча, где Чебурашка выходит из телевизора, чтобы сыграть в подкидного дурака, пластмассовые индейцы выполняют шаманские ритуалы, дедушкин нос превращается в компас, а узоры на обоях становятся картой Мироздания.
Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Корни цветов ума уходят глубоко — туда, где тьма настолько темна, что Свет Вышний кажется тенью. Там ожидают своего часа семена сновидений, и каждое вызревает и раскрывается в свой черед, чтобы явить в мир свою собственную букву, которая — скорее звук, чем знак. Спящий же становится чем-то вроде музыкального инструмента — трубы или скрипки. И в той же степени, в какой скрипка или труба не помнят вчерашней музыки, люди не помнят своих снов.Сны сплетаются в пространствах, недоступных людям в часы бодрствования.
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…
Сегодня мы знакомим наших читателей с творчеством замечательного грузинского писателя Реваза Инанишвили. Первые рассказы Р. Инанишвили появились в печати в начале пятидесятых годов. Это был своеобразный и яркий дебют — в литературу пришел не новичок, а мастер. С тех пор написано множество книг и киносценариев (в том числе «Древо желания» Т. Абуладзе и «Пастораль» О. Иоселиани), сборники рассказов для детей и юношества; за один из них — «Далекая белая вершина» — Р. Инанишвили был удостоен Государственной премии имени Руставели.
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.