Прелюдии и фантазии - [77]

Шрифт
Интервал


***

Когда ишак Насреддина издох от старости, ходжа положил его на тележку, а сам — впрягся и повёз тело на кладбище. В воротах ему заступил дорогу кладбищенский сторож: «Вы ли это, дорогой ходжа?» «Неужели я так изменился?» — спросил Насреддин. «Пожалуй, что нет, — с усмешкой ответил сторож. — Кто ещё сумел бы с таким изяществом прокатить ишачий труп по нашим улицам? Да только напрасно вы себя утруждали!

Поворачивайте обратно!» «Этот ишак служил мне верой и правдой пятнадцать лет, и заслуживает похорон по высшему разряду!» — заявил Насреддин. «При всём уважении к вам и вашему ишаку, — осторожно ответил сторож, — здесь — кладбище для правоверных. Кому, как не вам, святому человеку, знать, что здешняя земля — особая, и хоронить животных в ней строго-настрого воспрещается!» «Верно, — не моргнув глазом, ответил ходжа.

— Но лишь в том случае, когда речь идёт об обычных животных, я же привёз сюда святого ишака! Он четырежды совершил паломничество в Мекку, а по законам шариата четвёртый хадж очищает не только человека, но и всякую тварь земную». «Правда? — удивился сторож, — Кажется, я не встречал в Писании ни малейшего упоминания об этом». «Разумеется, об этом нигде не написано, олух! Мне сообщил об этом Светоч Наших Сердец собственной персоной! Открывай немедленно!» Сторож задумался, поскрёб подбородок, позвенел ключами и наконец сказал:

«Что ж… с одной стороны, я не посмею подвергнуть сомнению слова мудрого человека, а с другой… желательно удостовериться. Если Возлюбленный явился вам однажды, чтобы научить о Святых Животных, Он обязательно явится вновь… или — на худой конец — пришлёт ангела. чтобы мы осознанно соблюдали закон, который Он возвестил. Так что я, пожалуй, подожду знамения, которое растолкует нам, как поступать, а до тех пор не сдвинусь с места, вы уж простите.»

Как только он это произнёс, мёртвый ишак подн ялся со своего деревянного ложа, и проговорил, указывая в сторону Насреддина: «Этот человек — врёт!». Сторож упал на колени. «Отворяй!» — как ни в чём не бывало приказал Насреддин и принялся снова впрягаться, чтобы закатить тележку внутрь.

На обратном пути сторож остановил его в воротах и сказал: «После того, что произошло, не смею больше подвергать вас расспросам, и всё же одно обстоятельство не даёт мне покоя. Почему он назвал вас лжецом?» Насреддин вздохнул и ответил:

«Несмотря на то, что этот ишак пятнадцать лет служил мне, святому человеку, верой и правдой, несмотря на то, что он участвовал в радениях и молитвах, несмотря на то, что он четырежды совершил хадж и был отмечен Могучей Дланью, он был и остался ишаком. И когда Волей Всевышнего на одно-единственное мгновение он обрёл дар речи, то использовал его так, как мог использовать его лишь представитель племени парнокопытных».


***

Рассказывают, что ходжа Насреддин держит в чулане Страшное Вервие, доставшееся ему в наследство от далёкого предка по отцовской линии, ассасина. Каждый четверг ходжа собирает домочадцев за обеденным столом, извлекает из старинной шкатулки ветхое Вервие, кладёт на стол и приказывает жене и детям бояться. По истечении часа страх проходит, Насреддин запирает Вервие в шкатулку и уносит в чулан — до следующего четверга.


***

Когда у ходжи Насреддина родился мальчик, муфтий предложил назвать его Моhаммадом — в честь Святого Пророка, будь благословен Он в веках, но Насреддин решил: «Мы назовём сына Фредерик». «Почему Фредерик?» — удивился муфтий. «Легче легкого стать пророком в своём отечестве, когда тебя зовут МоЬаммад, но Пророк завещал нам избегать лёгких путей!» Муфтий не стал спорить, а по прошествии трёх десятилетий наведался к Насреддину, чтобы узнать о судьбе обладателя странного имени: «Ну что, стал твой сын Пророком, Насреддин?» «Нет». «Наверное, он стал муфтием?» «Нет, не стал он и муфтием». «Я же говорил: назови сына Моhаммадом, и всё само собой образуется! Ну кем, по-твоему, можно стать, обладая таким дурацким именем?» Насреддин ответил: «Пианистом». «Кем?» Насреддин вздохнул и принялся терпеливо объяснять: «Пианист — это человек, который нажимает пальцами белые и чёрные дощечки, которые в определённом порядке расположены на поверхности деревянного ящичка». «Аллах Всемогущий!» — воскликнул потрясённый муфтий. «Ящичек — лакированный и очень красивый, — чуть не плача, добавил Насреддин. — Кроме того, оттуда льётся музыка». «Ну, музыка хоть приличная?» — сочувственно спросил муфтий, и Насреддин признался: «Музыка — отвратительная. Зато платят хорошо, и работа — непыльная».


***

Однажды за обедом Насреддин подавился сочным куском баранины. Чувствуя, что задыхается, ходжа мысленно попросил Аллаха об избавлении, пообещав взамен навсегда отказаться от вкушения жирной пищи. Застрявший кусок мяса немедленно вышел на поверхность, позволив ему, наконец, отдышаться. Прийдя в себя, он принялся во всю глотку хулить Господа. «Что ты такое говоришь?» — ужаснулась жена. «Опять мошенничает, — пожаловался ходжа, — нет чтобы просто сказать: «Насреддин, не ешь жирного!» Вместо этого Прохвост ставит мне в укор, что лишь под угрозой смерти я готов поступиться гастрономическими удовольствиями». «Да ведь это истинная правда!» — тихонько пробормотала жена, опуская глаза. Насреддин ответил шёпотом: «Тссс. Кроме нас с тобой, об этом никто не знает».


Еще от автора Дмитрий Дейч
Зима в Тель-Авиве

Мастер малой прозы? Поэт? Автор притч? Похоже, Дмитрий Дейч - необычный сказочник, возводящий конструкции волшебного в масштабе абзаца, страницы, текста. Новая книга Дмитрия Дейча создает миф, урбанистический и библейский одновременно. Миф о Тель-Авиве, в котором тоже бывает зима.


Преимущество Гриффита

Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны.


Игрушки

Самая нежная и загадочная книга Дмитрия Дейча, где Чебурашка выходит из телевизора, чтобы сыграть в подкидного дурака, пластмассовые индейцы выполняют шаманские ритуалы, дедушкин нос превращается в компас, а узоры на обоях становятся картой Мироздания.


Пять имен. Часть 2

Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает.


Имена ангелов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Записки о пробуждении бодрствующих

Корни цветов ума уходят глубоко — туда, где тьма настолько темна, что Свет Вышний кажется тенью. Там ожидают своего часа семена сновидений, и каждое вызревает и раскрывается в свой черед, чтобы явить в мир свою собственную букву, которая — скорее звук, чем знак. Спящий же становится чем-то вроде музыкального инструмента — трубы или скрипки. И в той же степени, в какой скрипка или труба не помнят вчерашней музыки, люди не помнят своих снов.Сны сплетаются в пространствах, недоступных людям в часы бодрствования.


Рекомендуем почитать
Белый отсвет снега. Товла

Сегодня мы знакомим наших читателей с творчеством замечательного грузинского писателя Реваза Инанишвили. Первые рассказы Р. Инанишвили появились в печати в начале пятидесятых годов. Это был своеобразный и яркий дебют — в литературу пришел не новичок, а мастер. С тех пор написано множество книг и киносценариев (в том числе «Древо желания» Т. Абуладзе и «Пастораль» О. Иоселиани), сборники рассказов для детей и юношества; за один из них — «Далекая белая вершина» — Р. Инанишвили был удостоен Государственной премии имени Руставели.


Колокола и ветер

Роман-мозаика о тайнах времени, любви и красоты, о мучительной тоске по недостижимому и утешении в вере. Поэтическое сновидение и молитвенная исповедь героини-художницы перед неведомым собеседником.


Избранное

Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.


Время быть смелым

В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…


Ангелы не падают

Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.


Сигнальный экземпляр

Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…