Прелюдии и фантазии - [75]

Тогда мы спросили его: «Как же в молчании происходит твоё заступничество?» Исаак ответил: «Молитва хороша, но лучше молитвы танец. Я пляшу с вами и так беседую во Храме». Мы вспомнили, что часто потешались над ним, видя, как слепой пляшет, и устыдились этого, и вышли от него.

На другой день Исаак умер, и мы снова собрались в его доме, чтобы узнать, кто станет теперь ответствовать перед Господом. С тех пор мы ежедневно собираемся после вечерней молитвы. Мир до сих пор стоит, и звёзды не гаснут, — значит ли это, что кто-то взял на себя заботу, но не пожелал объявить нам об этом? Мы говорим, мы спорим, мы спрашиваем, мы читаем и записываем. Увы, это — всё, что мы можем.

Грех

Однажды после долгой субботней молитвы два уважаемых раввина поспорили между собой. Поводом для разногласия стал вопрос о том, позволено ли иудею раскрывать и закрывать зонтик в субботу. Спорили они долго, так и не достигнув соглашения, и тут, как назло, пошёл дождь. Первый раввин, тот, что полагал любые субботние манипуляции с зонтиком (как и с любым другим предметом обихода, который требуется приводить в действие, совершая специфическое усилие) греховными, натянул на шляпу целлофановый пакет, чтобы не замочить головы.

Второй же нажал на кнопку, раскрывая зонтик, и предложил укрыться вдвоём. Мол, если это грешно, весь грех достанется ему одному, в то время как защита от ливня будет по справедливости и в соответствии с заслугами — разделена поровну.

Поразмыслив, первый раввин согласился, но обещал вернуть нечаянный долг с избытком.

Прошло двадцать пять лет.

Оба состарились.

Оба преуспели в изучении Каббалы.

Однажды после долгой субботней молитвы они возвращались из синагоги и по своему обыкновению беседовали о талмудических премудростях. Накрапывал дождик. Второй раввин собрался снова раскрыть зонтик, вежливо пригласив первого разделить укрытие на двоих.

Но первый раввин отказался от этой чести, заявив: «Если раскрыть зонтик в субботу есть деяние греховное и подлежащее осуждению, пусть у этой пальмы отломится лист и упадёт на землю».

Только он вымолвил это, как и в самом деле лист отломился и мягко спланировал ему под ноги.

Второй ответил: «Если такой пустяк как пользование зонтом — грех в глазах Неназываемого, пусть вся эта пальма обрушится мне на голову».

Первый раввин сожмурился от страха, но ничего не произошло: пальма осталась на месте.

«Что ж, — молвил разочарованный первый раввин, — верно, ты был прав с самого начала, а я все эти годы лишь попусту сотрясал воздух. В знак согласия и признания твоей правоты я готов сам, своими руками раскрыть этот зонтик».

Сказав это, он нажал на кнопку зонта, и в этот самый миг пальма покачнулась и рухнула, задавив его насмерть.

Спящие

Слыхал я от нашего раввина, а тот — от р. Йосефа из Каменки, а тот — от одного заслуживающего доверия человека из Полонного, что однажды дочь градоначальника Рашкова занедужила, тамошние доктора перепробовали все средства, и в конце концов, не найдя ничего лучшего, обратились к башмачнику Менделю из Шаргорода. А был он баалшемом, но о том знали только домашние да один русский доктор, который к нему обращался за советом или помощью — когда врачевание не помогало. Сказанный доктор и послал за Менделем, когда градоначальник был готов уже с горя утопиться или утопить кого-нибудь, а хоть и самого доктора, а хоть и всех докторов в округе. Ведь как бывает: простому человеку недужится — полбеды, непростому — двадцать две беды с гаком.

Послали за Менделем телегу, а в Шаргороде такой телеги и таких коней не видывали. Призадумались: за кем прислали из области? А это за башмачником Менделем. Удивительно — зачем бы градоначальнику Рашкова понадобился башмачник из Шаргорода? И ладно бы — фасонный, а ведь — так себе башмачник, тяп-ляп башмачник. Обувку селянину выправить — это ничего себе, а попроси Менделя сапоги купчишке какому или приставу, не возьмётся — материал у него грошовый, а приставу или торговому человеку сапоги — не столько для хождения, сколько для уважения.

Ну вот.

Пришёл к Менделю р.Ишмаэль, доброй души человек, и спрашивает:

— Зачем за тобой? Мендель как есть отвечает:

— Дочь градоначальника занедужила, лечить нужно. Изумился р.Ишмаэль, благословенна память о нём:

— Слыхано ли, чтобы башмачник гоев лечил. Недаром говорят, что врачи областные — мало что не башмачники.

Вылечишь, я к тебе самолично приду, потолкуем.

Так и уехал Мендель, а дочь градоначальника исцелилась одним говорением Имён. Градоначальник на радостях полную шапку монет насыпал и отпустил восвояси. Вернулся домой башмачник, и оказалось, что слух о его талантах прибыл раньше него самого. Как и было обещано, пришёл р.Ишмаэль, с порога принялся расспрашивать: Спящие — Почему я, святой человек, искушённый в науках, не дерзаю говорить Имена, а ты — башмачник — гоев пользуешь?

— Сам скажи, святой человек! — ответил ему Мендель, — а то я ведь не обучен премудростям, не могу знать, почему то и зачем это.

— А ты непрост, — засмеялся р.Ишмаэль, — ответишь, дам денег, не ответишь — ничего не дам, так уйду.

— Иди ради Всемилостивого, — ответил башмачник и поклонился р.Ишмаэлю в пояс. Так и ушёл святой человек, не узнав ничего сверх положенного. Всю ночь он ворочался, кряхтел, и жену свою Зааву звуками бессонными разбудил.