Прелести культуры - [40]

Это в девятнадцатом году не то что без телефона обходились – не жравши сидели, и то ничего.

А, скажем, теперь – за пять целковых аппараты тебе вешают. Господи твоя воля!

Хочешь – говори по нем, не хочешь – как хочешь. Никто на тебя не в обиде. Только плати денежки.

Оно, конечно, соседи с непривычки обижались.

– Может, – говорят, – оно и ночью звонить будет, так уж это вы – ах, оставьте.

Но только оно не то что ночью, а и днем, знаете, не звонит. Оно, конечно, всем окружающим я дал номера с просьбой позвонить. Но, между прочим, все оказались беспартийные товарищи и к телефону мало прикасаются.

Однако все-таки за аппарат денежки не даром плачены. Пришлось-таки недавно позвонить по очень важному и слишком серьезному делу.

Воскресенье было.

И сижу я, знаете, у стены. Смотрю, как это оно оригинально висит. Вдруг как оно зазвонит. То не звонило, не звонило, а тут как прорвет. Я, действительно, даже испугался.

«Господи, – думаю, – звону-то сколько за те же деньги!» Снимаю осторожно трубку за свои любезные.

– Алло, – говорю, – откуда это мне звонят?

– Это, – говорят, – звонят вам по телефону.

– А что, – говорю, – такое стряслось и кто, извиняюсь, будет у аппарата?

– Это, – отвечают, – у аппарата будет одно знакомое вам лицо. Приходите, – говорят, – по срочному делу в пивную на угол Посадской.

«Видали, – думаю, – какие удобства! А не будь аппарата – что бы это лицо делало? Пришлось бы этому лицу на трамвае трястись».

– Алло, – говорю, – а что это за такое лицо и какое дело?

Однако в аппарат молчат и на это не отвечают.

«В пивной, – думаю, – конечно, выяснится».

Поскорее сию минуту одеваюсь. Бегу вниз.

Прибегаю в пивную.

Народу, даром что днем, много. И все незнакомые.

– Граждане, – говорю, – кто мне сейчас звонил и по какому, будьте любезны, делу?

Однако посетители молчат и не отвечают.

«Ах, какая, – думаю, – досада. То звонили, звонили, а то нет никого».

Сажусь к столику. Прошу подать пару.

«Посижу, – думаю, – может, и придет кто-нибудь. Странные, – думаю, – какие шутки».

Выпиваю пару, закусываю и иду домой.

Иду домой.

А дома то есть полный кавардак. Обокраден. Нету синего костюма и двух простынь.

Подхожу к аппарату. Звоню срочно.

– Алло, – говорю, – барышня, дайте в ударном порядке уголовный розыск. Обокраден, – говорю, – вчистую. Специально отозвали в пивную для этой цели. По телефону.

Барышня говорит:

– Будьте любезны – занято.

Звоню позже. Барышня говорит:

– Кнопка не работает, будьте любезны.

Одеваюсь. Бегу, конечно, вниз. И на трамвае в уголовный розыск.

Подаю заявление.

Там говорят:

– Расследуем.

Я говорю:

– Расследуйте и позвоните.

Они говорят:

– Нам, – говорят, – звонить как раз некогда. Мы, – говорят, – и без звонков расследуем, уважаемый товарищ.

Чем все это кончится – не знаю. Больше никто мне не звонил. А аппарат висит.

1926

Часы

Главное – Василий Конопатов с барышней ехал. Поехал бы он один – все обошлось бы славным образом. А тут черт дернул Васю с барышней на трамвае выехать.

И, главное, как сложилось все дефективно! Например, Вася и привычки никогда не имел по трамваям ездить. Всегда пехом перся. То есть случая не было, чтоб парень в трамвай влез и добровольно гривенник кондуктору отдал.

А тут нате вам – манеры показал. Мол, не угодно ли вам, дорогая барышня, в трамвае покататься? К чему, дескать, туфлями лужи черпать?

Скажи на милость, какие великосветские манеры!

Так вот, влез Вася Конопатов в трамвай и даму за собой впер. И мало того, что впер, а еще и заплатил за нее без особого скандалу.

Ну, заплатил – и заплатил. Ничего в этом нет особенного. Стой, подлая душа, на месте, не задавайся. Так нет, начал, дьявол, для фасона за кожаные штуки хвататься. За верхние держатели. Ну и дохватался.

Были у парня небольшие часы – сперли.

И только сейчас тут были. А тут вдруг хватился, хотел перед дамой пыль пустить – часов и нету. Заголосил, конечно.

– Да что ж это, – говорит. – Раз в жизни в трамвай вопрешься, и то трогают.

Тут в трамвае началась, конечно, неразбериха. Остановили вагон. Вася, конечно, сразу на даму свою подумал, не она ли вообще увела часы. Дама – в слезы.

– Я, – говорит, – привычки не имею за часы хвататься.

Тут публика стала наседать.

– Это, – говорит, – нахальство на барышню тень наводить.

Барышня отвечает сквозь слезы:

– Василий, – говорит, – Митрофанович, против вас я ничего не имею. Несчастье, – говорит, – каждого человека пригинает. Но, – говорит, – пойдемте, прошу вас, в угрозыск. Пущай там зафиксируют, что часы – пропажа. И, может, они, слава Богу, найдутся.

Василий Митрофанович отвечает:

– Угрозыск тут ни при чем. А что на вас я подумал – будьте любезны, извините. Несчастье, это действительно, человека пригинает.

Тут публика стала выражаться. Мол, как это можно? Если часы – пропажа, то обязательно люди в угрозыск ходят и заявляют.

Василий Митрофанович говорит:

– Да мне, – говорит, – граждане, прямо некогда и, одним словом, неохота в угрозыск идти. Особых делов, – говорит, – у меня там нету. Это, – говорит, – не обязательно идти.

Публика говорит:

– Обязательно. Как это можно, когда часы – пропажа. Идемте, мы свидетели.

Василий Митрофанович отвечает: