Прелесть пыли - [42]

Долго она так простояла в раздумье у стены дома — переступит с ноги на ногу, одернет юбку, посмотрит на небо, на горы вдали…

Огонь все яростней лизал чугунок; дым плавно поднимался к отверстию в крыше, чуть расползаясь по кухоньке. Женщина, согнувшись, сидела у очага и глядела на спящих. В доме и во дворе было тихо, только огонь потрескивал да слышалось негромкое дыхание партизан.

Спустя некоторое время женщина вздохнула.

Мальчик открыл глаза. Не сразу поняв, где он, на мгновение оторопел. Встретив взгляд женщины, он улыбнулся, но позы не изменил.

Женщина тоже улыбнулась.

Затем открыл глаза Голый. Замигал. Вскинулся, сел прямо. Увидел женщину, успокоился и тоже улыбнулся.

— Поспали чуток, — сказала женщина, — видать, крепко вы устали.

— Есть немного, — сказал Голый.

— Сейчас вода закипит.

На столике желтела кукурузная мука.

— Смотри-ка, мука, — сказал Голый, улыбаясь.

И женщина, хоть и не поняла, что он хочет этим сказать, тоже улыбнулась.

— Каких только чудес нет на свете! — сказал Голый. — Я знаю много прекрасных вещей.

Вошла девушка. И стала смущенно пробираться по стеночке, точно речь шла о ней. Добравшись до ларя, она облокотилась на него. На партизан она продолжала смотреть, как на чудо. Вначале она сильно робела, словно на душе у нее была какая-то тяжесть, но потом немного осмелела, и губы ее раскрылись в улыбке.

— Какая силища на вас пошла, — сказала женщина.

— Да, немалая.

— Тяжко вам было.

— Да, нелегко. Но им тоже туго пришлось.

— Гибнут люди. А для чего? И сами не знают.

— Забавляются, — вставил мальчик.

— Недолго осталось, — сказал Голый.

— Дай-то бог… только вот боюсь я…

— Бояться не надо, — сказал Голый.

Из-за двери, с обеих сторон, просунулись ребячьи головы. Первым решительно переступил порог парнишка в парусиновых штанах, за ним отважился войти другой, лет двенадцати.

— Смерть фашизму, — сказал первый, желая сразу внести ясность в отношения.

Голый ответил на партизанское приветствие.

— Почему вас только двое? — спросил первый.

— Военная тайна, — ответил Голый.

— А… — уважительно протянул парнишка.

Один за другим — соответственно степени храбрости — в кухоньку набилась целая гурьба мальчишек и девчонок, больших и совсем маленьких. Они серьезно принялись разглядывать партизан, молча вбирая в себя впечатления. Лишь два первых паренька держались храбро и независимо и проявляли готовность к переговорам.

— Пулемет. Немецкий.

— В селе слухи ходят, что вас немцы разбили, — осторожно начал старший паренек.

— Пока бьем друг друга. Не дочитав сказки, не кидай указки, — сказал мальчик, вступая в привычную роль агитатора взвода.

— Немцы недавно прошли здесь низом села. Силища! Танки, машины, пушки.

Легкой поступью в дом вбежал старичок в коротких турецких шароварах, в длинной безрукавке и опанках. Стремительно окинул взглядом комнату и всех, кто там был, и лишь после этого поздоровался.

— Бог в помощь. Вот и они, вот и они! Мало вас осталось, как я погляжу. Вам ли с немцами воевать! А? Я немцев давно знаю. С ними шутки плохи. Вот послушай, послушай. — Старичок наставил ухо к двери. — Нет, сегодня тихо.

— Это ничего не значит, — заметил мальчик.

— Не жду я от вас добра.

— Вот ведь какой, все-то он знает, — сказал мальчик. — Здорово, как посмотрю, ты разбираешься в мировой политике и стратегии.

— Я, сынок, гляжу, гляжу, да по-своему думаю.

— Да я, как только тебя увидел, сразу понял, что ты голова. Где это он такой мудрости набрался? — обратился он к детворе.

Ребята молча, горящими глазами глядели на мальчика, не понимая его иронии.

— Прямо прет из него мудрость.

— Мы и зовем его судьей, — сказал старший парнишка.

— Это ему подходит. Не бойся, дедушка, ничего с тобой не случится.

— А чего мне бояться, я…

Старик почувствовал себя уязвленным, отвернулся от мальчика и обратился к Голому:

— Тяжко нам. То одна армия, то другая. И все на наши головы. Порой смерти просишь.

— Умирать не спеши, — сказал Голый, — дождись конца. В конце самое интересное будет.

— Кто ж его живым дождется!

— Народ дождется, — сказал Голый.

Мальчик взглянул на товарища. Поведение его показалось ему странным. Говорил тот размеренно, без обычного подъема. Мальчик встревожился.

В это время женщина подала в деревянной миске кашу, политую молоком, и одну ложку. Все это она поставила перед Голым. Партизаны, попеременно действуя ложкой, принялись за еду. Занятие это настолько их захватило, что они уже не могли участвовать в разговоре.

Старик в ожидании, когда наконец и на него обратят внимание, присел рядом, глядя им в рот и думая, что бы такое сказать хорошее.

* * *

Пока партизаны ели кашу, весть о них пронеслась по всему селу и перед домом собралась довольно многолюдная толпа. Больше всего было девушек, потом детей и стариков; мужчин — молодых и средних лет — почти не было.

— Несколько дней через село не проходят партизаны, вот и пришли разузнать, что там такое делается, — сказала женщина.

— Видите этот пулемет? — спросил Голый.

— Видим.

— Мы его у немцев отняли. А кто отнимает? Сильный или слабый?

— Рассказывай, рассказывай! — заволновался старик. — А немец гуляет по дорогам, сидит в городах.

— Уходит он, уходит, только вы об этом не знаете.