Прелесть пыли - [14]

— Ну, а пока мы еще не умеем летать, спустимся-ка вниз и потопаем по камням, — сказал мальчик.

— Счастливые птицы!

Они начали спускаться козьей тропой. Скоро стало ясно, что эта тропа не самый короткий путь к селу — их сегодняшней цели. Потребовалось все их терпение, чтоб примириться с медленным пешим ходом.

— Говоришь, к ночи дойдем? — сказал мальчик.

— Бесспорно. А может, по дороге встретим другое село, может, мы его сверху не углядели. Почему бы здесь не быть и другим селам, кроме тех, которые можно увидеть простым глазом. Был бы бинокль, я бы точнее во всем разобрался.

Мальчик шел вперед, не слушая разглагольствований товарища. Казалось, он берег силы, мучительно собирая их по крохам. С тропинки, насмешливо присвистнув, вспорхнула птичка. Голый загляделся на нее, оступился и нечаянно сел на большой камень.

— О! Откуда ты здесь?

Мальчик пробирался вперед по камням.

— Послушай-ка! — сказал ему Голый.

Мальчик замер, расставив ноги на двух камнях и повернув к товарищу только голову.

— Послушай, что я тебе прочту, — продолжал Голый. — Послушай!

Прищелкивая пальцами и взмахивая рукой, словно перебрасывая мальчику слова, он заговорил, широко раскрыв глаза:

Не роняйте слезы, звезды,

Не плачь, матушка родная,

Не плачь, лес родимый,

Не плачь, сестра-печальница,

Не плачь, голубка тихая,

Ни над ним, ни надо мной,

Ни над хлебушка краюшкой…

Голый замолчал и, по-прежнему тараща глаза, ждал оценки.

— Ну? — сказал он.

— А ведь капли во рту не было.

— Вот ты свидетель. Могу так сколько угодно.

— Лучше не надо.

— Не бойся. Как ты думаешь, я поэт?

— Судя по ногам, вполне.

— Ты уверен?.. Ну что ж, продолжим путь по земле.

— Ну и ну, — сказал мальчик. — В поэзию ударился!

Вдруг послышалось гудение самолета. К северу от них, над венцом гор, мчались три «хейнкеля».

— Видишь, — сказал Голый, — есть люди, которые думают о нас. Не забывают. В конечном счете мы не так одиноки.

— Сейчас где-нибудь наших станут приветствовать.

— Вот, видал? Если подойдут к нам, дадим о себе весть из моей дубинки. Пусть думают, что здесь войска. Хитрость на войне — великое дело. Один мост на Неретве [2] чего стоит.

Где-то на северо-западе раздалось несколько орудийных залпов; затем послышались разрывы бомб.

Поводов для размышлений было больше чем достаточно, и бойцы молча продолжали свой путь по камням.

Вначале они шли по обрывистым склонам горного отрога. Каменные завалы и заросли позволяли старику идти незамеченным. Но скоро они вышли на открытый склон, спускавшийся в узкую долину, и тут старик с торбой возник за ними темной движущейся точкой. Но они редко оборачивались и заметили его, только подойдя к самой долине, когда Голый стал оглядывать окрестности.

— Идет за нами, — оказал Голый.

— Разве запретишь ходить по своей земле! — сказал мальчик.

— Да, он здесь родился. Это его земля, пусть ходит. Бойцу нельзя терять терпения. Да и вообще никому нельзя.

Мальчик в совершенном изнурении опустился на камень. Тяжело дыша, он сидел нахохлившись, как больной птенец.

Старик медленно и робко приблизился к ним.

— Не бойтесь, — сказал он.

— Садись, садись и помоги нам разобраться, — сказал Голый. — Путь наш не безводная пустыня, не дикая тропа, не вопль умирающего, но, дедуся, и не ослиное терпение.

Старик вздохнул.

— Может, и повезет. Еще и в живых останемся… Нет! Молчи! Хватит.

Старик раскрыл рот, наморщил лоб, будто вот-вот заплачет, и скрипнул зубами. Потом вытащил трубку, продул ее и снова сунул в карман. Еще некоторое время руки его искали дела, но наконец он успокоился и стал, как и бойцы, пристально вглядываться в противоположный склон.

Перед ними была узкая долинка, или, лучше сказать, высохшее русло древнего потока. Местами, среди бурьяна и осоки, еще белела галька. Но воды не было. По другую сторону русла поднимался невысокий пологий холм, весь как на ладони — каменистый, с редкими деревьями и кустами. Справа он переходил в цепь отрогов и круч. Холм этот, каменистый, безликий, запечатлелся в их сознании скорее ясной пословицей, чем мудреной загадкой. Сразу за ним следовали другие ущелья, хребты, теснины, отроги, стремнины, пропасти, склоны, седловины, кряжи.

Пожалуй, глядели они на противоположную сторону долины для того лишь, чтобы как-то оправдать свое бездействие. В сущности, они отдыхали. Кукурузная каша камнем лежала в желудке, далеко им было до легкости птиц. Голый то и дело бросал беспокойный взгляд на мальчика. Странная, болезненная гримаса искажала его бледное, совсем еще детское лицо, глаза смотрели в одну точку отсутствующим взглядом.

— Ну что ж, одолеем и эту груду камней, — сказал Голый, потом, ударяя себя по колену, спокойно продолжал: — Главное — не спешить. Время у нас есть, пространство тоже. Смотри… Все это наше! А здесь у нас есть… — Он вытащил кукурузную лепешку, отломил кусочек и протянул мальчику: — Ну-ка, попробуй, съедобно? Мне что-то не хочется. Если не съедобно, надо выбросить, чего зря карман оттягивает… Попробуй, сделай милость.

Мальчик с трудом разжал губы.

— Не хитри.

Голый испуганно глянул на него. Разделил желтую лепешку пополам, свой кусок сунул в рот, а другой поднес к самому носу мальчика. Тот взял его губами.