Прекрасный новый мир - [28]

— А почему Владетель отдал такой приказ? — тихо спросил он спустя некоторое время. — Зачем он вообще послал Безымянных? Ведь все, что можно посчитать преступлением, вы совершили в другом Владении, а перед своим никак не провинились.

Батилей горько усмехнулся.

— Да потому, что мы осмелились противиться воле Владетеля. Браки такого уровня заключаются только с согласия Владетеля, а иногда и устраиваются им. Как было в случае с графом Адиата. Аздея обманула меня, сказав, что все придумал и устроил ее отец. Она вовсе не считала обман чем-то чудовищным или хотя бы постыдным, особенно если он был в ее интересах. Я вообще не понимаю, как в благородной семье могло вырасти такое убожество… Из-за своего своенравия она принесла смерть моей семье и несчастья своей. Ибо ее отца Владетель лишил всех титулов, имущества и изгнал его и всю его семью за пределы своего Владения. А мы провинились еще больше, ибо посмели открыто противиться воле Владетеля. Ну а это преступление — единственное, за которое виновных жестко карает каждый Владетель, вне зависимости от того, против воли кого из них они выступили.

Грон понимающе кивнул. Все понятно. Владетели могут сколько угодно собачиться между собой, но против любого покушения на саму их власть, на их права карать и миловать выступают единым фронтом. И это держало этот мир в его неизменности куда более крепко, чем самая великая и могучая магия. Когда правящие слои четко осознают свои общие интересы и готовы отстаивать их жестко, при возникновении малейшей угрозы забывая раздраи и выступая как единое целое, — никакие революции невозможны априори. Ведь Ленин не зря записал в качестве одного из главных признаков революционной ситуации положение — «верхи не могут». Причем революции случаются, когда, как правило, верхи не могут уже давно, потому что только когда верхи уже давно это самое «не могут», появляется вторая половина этой формулы — «низы не хотят». А здесь пока с этим все было в порядке…

— И как же ты жил все эти годы?

Батилей пожал плечами:

— Когда Пург выздоровел, мы, как и планировал отец, добрались до побережья, но поплыли не на восток, во Владение Ганиада, а на юг, во Владение Икурума и дальше. Там нанялись в Цветной отряд и пять лет воевали во славу императора Негледа. А затем и в других местах. Там, на юге, Владения куда больше здешних, а сами Владетели, похоже, намного более уверенны в собственных силах. Так что там приграничные провинции отнюдь не островки спокойствия. И войны довольно часты. В общем, было чем заняться. Но там чужаку не подняться никак. Даже если ты разбогатеешь или получишь дворянский титул — все равно останешься в глазах местных ниже самого последнего нищего на припортовом базаре…

Грон кивнул. Такая национальная замкнутость на Земле тоже была весьма характерна. И очень часто становилась причиной крушения множества могучих держав, элита которых, лишенная прилива свежей крови и пребывавшая в иллюзии собственной исключительности, определяемой лишь родословной, постепенно вырождалась. Из тех, кто держит страну на своих плечах и с обнаженными шпагами в руках впереди строя пикинеров либо, стоя на качающихся палубах боевых и торговых кораблей, ведет ее за собой, вперед, к новым вершинам, представители этой элиты превращались в обузу и гири для своей страны и народа. Доступность социальных лифтов для тех, кто хочет и, главное, способен стать элитой, — ключевой вопрос эффективности любого государства. Впрочем, особенно облегчать тоже не следует. Фраза «Помогайте талантам, бездарности сами пробьются» применима только в очень узкой области, скорее относящейся не к элите, а чаще всего к элитным сервисным функциям типа музыки или изобразительного искусства. Да и там она тоже частный случай. Ибо для истинной элиты одной из самых ключевых является компетенция воли. И если ты, будь хоть трижды талантлив, не способен реализовать свой талант, не способен убедить (ну или заставить) людей встать за тобой, действовать вместе с тобой так, как именно тебе кажется верным и нужным, — никакого отношения к элите ты не имеешь.

Излишняя доступность вообще ничуть не менее, а возможно, и более вредна, чем излишняя закрытость. Даже если речь идет не об элите. Вон европейцы провозгласили у себя торжество гуманизма и общечеловеческих ценностей — и постепенно перестают быть Европой. Ибо молодые эмигранты из стран, имеющих совершенно другую культурную парадигму, либо потомки таковых, уже родившиеся во Франции, Бельгии или Германии, но выросшие в замкнутом культурном гетто, которых становится все больше и больше, решили не прилагать усилия, становясь европейцами, а, напротив, переделать Европу под себя. Нагнуть ее. И разве вина за это лежит только на них? Им, пусть и из самых гуманных, самых высоких соображений, дали возможность жить в Европе, не становясь европейцами — датчанами, итальянцами, немцами, голландцами. Пусть иного — арабского, тюркского, азиатского происхождения, причем осознающими ценность своих истоков, но именно европейцами. То есть не поставили в условия необходимость заставить себя измениться, чтобы получить право на важную для них возможность жить здесь и чувствовать себя полноправными гражданами. Вот теперь и пожинают плоды…