Прекрасные сломанные вещи - [75]

– А мы разве не веселимся? Что может быть веселее, чем торчать на крыше заброшенного дома, – серьезно сказала я, и она слабо улыбнулась.

– Послушай… Почему бы тебе не сказать мне, из-за чего ты считаешь себя виноватой? Потом, если захочешь, можешь опять потанцевать с зонтом. Но у нас впереди целая ночь, и это я, твоя подруга, так что можешь рассказать.

Сьюзан отвернулась, прикусив губу и размышляя. Когда она повернулась ко мне, ее лицо затуманила какая-то настороженность. Она была похожа в этот момент на ребенка.

– Если я скажу тебе, то слова уже не вернешь.

Я ничего не ответила, просто смотрела на нее и ждала. Я была уверена, что рано или поздно она заговорит – и, естественно, она засунула руки в карманы и начала.

– Помнишь, я говорила тебе, что попыталась покончить с собой? Ну так вот, доктора хотели позвать соцработников, потому что они считали, что риск суицида остается, но родители отказались. Все в порядке, сказали они, мы с этим справимся. Тогда к нам переехала Сара. Папа перестал меня бить, но лучше не стало. Все было по-прежнему. Никто не говорил о том, что случилось, никто передо мной не извинился. Просто папа больше меня не донимал. И чем дольше это продолжалось, тем мне становилось хуже. Словно единственным отличием было то, что вокруг меня стали ходить на цыпочках, и я была в этом виновата. А потом, одним вечером, я не выдержала. Я услышала, как папа говорит маме: «Однажды она съедет, и мы снова заживем как люди». Словно это я была виновата. Словно проблема была во мне, словно я испортила им жизнь. Так вот, я пошла в кухню, когда он был там один, и… я все испортила. Я могла просто не попадаться ему на глаза, как и следовало сделать. Но я так разозлилась! Это было несправедливо. Мне захотелось его тоже разозлить; я уже тогда понимала, как это тупо, но ничего не могла поделать. Я хотела, чтобы он меня ударил, чтобы они все поняли, кто виноват на самом деле. Я наговорила ему всякого… сейчас и не помню, что именно. Но в том духе, что он жалкий слабак. Самой не верится. Может, это звучит так, будто я запросто говорила ему всякие гадости, но я до смерти его боялась, Кэдди. Я не помню времени, когда не была от него в ужасе. Но тогда я так разозлилась, что перестала бояться. И когда он вышел из себя и ударил меня… звучит адски, конечно, но я была довольна. А потом он ударил меня еще. И не смог остановиться.

Мы молчали. Я вспоминала, как он выглядит, по встрече в кинотеатре. Такой обычный мужик.

– Ты молчишь. – Ее голос прервался от непонятной паники.

– Я не знаю, что сказать, – честно ответила я. – Но ничто в твоих словах не говорит о том, что ты в чем-то виновата.

– Ну а о чем ты подумала? Можешь мне сказать. Просто скажи.

– Мне очень грустно за тебя, – осторожно сказала я. – Что ты прошла через такой мрак и все равно винишь себя.

– Но если бы я его не довела…

– Сьюз, он тебя ударил. Это его вина. И ведь не в первый раз, так? Сколько тебе было, когда он поднял на тебя руку?

– Семь.

Боже.

– Ну вот. Сама подумай.

– Но он никогда не бил Брайана, – тихо ответила она. – Только меня. Так что дело, наверное, во мне.

– Нет, – мне внезапно захотелось заплакать, но я постаралась говорить спокойно, чтобы она не замкнулась в себе. – Ты неправа. Попробуй еще раз.

– Сара говорит, что у него проблемы, – сказала Сьюзан. – Что он не может контролировать гнев, понимаешь? Она говорит, что он ненарочно. И это правда: он иногда впадал в такую ярость, что я его совсем не узнавала. Но он и в обычные дни надо мной издевался. И надо мной одной.

– Да, похоже, у него и правда проблемы.

– Но так говорят и про меня. – Ее голос снова прервался. Я слышала, что она вот-вот расплачется. – Что у меня «проблемы». Значит, я тоже стану такой?

– Ты станешь повзрослевшей версией моей подруги Сьюз, – сказала я. – Та еще заноза в заднице, конечно. Но шикарная заноза.

И вот тогда она заплакала. Я шагнула вперед, насколько осмелилась подойти к крыше, и притянула ее в объятия. Поверх ее трясущихся плеч я посмотрела вдаль, на Брайтон. Такой тихий, и никто нас не видит. Это игра воображения или правда начинает светать?

– А что, если я вырасту плохой? – спросила она так тихо, что я едва расслышала.

Я крепче обняла ее, пытаясь вложить в объятие всю силу нашей дружбы.

– Нет, не станешь.

Мы постояли так минуту-другую, а потом я расцепила объятия и потянулась за зонтом.

– Научишь меня танцевать?

Она кивнула, вытирая глаза.

– Ты правда ни разу не смотрела «Поющих под дождем»? – спросила она хрипло, но своим обычным голосом.

– Смотрела, конечно, – сказала я, отходя от нее с грацией картошки. Под ногами захрустел гравий. – Как там? Ла-ла-ла-ла?

Я раскрыла над головой зонт и завертела им, подражая ей.

– Ну вот, видишь, я тебе не нужна. – Она широко улыбалась, наблюдая за мной.

Я улыбнулась, расширяя танцевальные круги. Что я чувствовала? Что за странное опьянение вынуждало меня танцевать на крыше посреди ночи? Это не было простым счастьем: мою грудь все еще сжимала тревога, которая не отпускала меня всю ночь. Однако это было не плохо. В этом была какая-то странная свобода, и я хотела ее запомнить. Вот она, новая версия меня.