Прекрасное видение - [5]

Бабка Ванды к тому времени уже умерла, и подруга жила одна. Мы с Катькой были при ней весь последующий месяц, и худших дней у меня не было. Ванда не плакала, не жаловалась, не разговаривала, ничего не ела. Лежала на кровати, завернувшись в старый плед. Запрокинув серое лицо, смотрела в потолок. Ирина Николаевна приезжала, пыталась утешать дочь. Та, не открывая глаз, цедила сквозь зубы: «Не смей приходить сюда…»

Ее враждебность была уже неприкрытой, Ирина Николаевна рыдала на кухне. Мы с Катькой растерянно смотрели друг на друга – было бесполезно соваться к Ванде. Она немного приходила в себя, лишь когда появлялся Тони. Он проходил в комнату, брал Ванду на колени, гладил по волосам, что-то шептал. Ванда судорожно утыкалась в его плечо. Смуглое лицо красавца застывало. Взглядом он указывал нам с Катькой на дверь. «Отрава, а не мужик… – бурчала Катька, сердито гремя на кухне сковородками. – Небось уже соображает, что дальше делать будет. Я его насквозь вижу!»

Катька не ошиблась. Однажды вечером (прошло уже около месяца) я позвонила Ванде. Телефонную трубку никто не брал. Это показалось мне странным: мы договаривались встретиться. Обеспокоившись, я помчалась к ней. Дверь была заперта. Отчаявшись звонить, я полезла за своим ключом.

Ванда лежала на диване с закрытыми глазами.

– Вандка, что с тобой?

Молчание. Я бросилась на кухню. В раковине валялся пустой стакан, в мусорном ведре – разорванные упаковки из-под таблеток.

К счастью, я успела вовремя. До сих пор не понимаю, как у меня хватило сил выволочь подругу в ванную, разжать ей зубы, вызвать рвоту и засунуть Ванду под горячий душ. Приехавшей через полтора часа «Скорой» было уже нечего делать. Ванда лежала, с головой укрывшись пледом и беззвучно содрогаясь. Лишь под утро я смогла вытрясти из нее объяснения. Моралес, которому надо было продолжать сценическую карьеру, взял себе новую партнершу.

Тони приехал на другой день. Ванда была уже спокойна, бледна, почти равнодушна. Она говорила с ним в закрытой комнате ровно десять минут. Мы с Катькой, держа в карманах фиги, сидели на кухне и тревожно переглядывались. Вскоре дверь открылась, они вышли. У Тони было виноватое лицо, он что-то объяснял, прижимая руку к груди, и норовил вернуть Ванду обратно в комнату. Та уклонилась. Несколько тихих слов, сухой поцелуй, «ступай» – и дверь закрылась. Ванда, кутаясь в пуховой платок (стояла тридцатиградусная жара), вошла на кухню, посмотрела на нас пустыми глазами.

– Ну ладно. Зато я умею рисовать.

Катька, услышав эту фразу, проявила чудеса сообразительности. Она немедленно пристала к Ванде с просьбой разрисовать стенку в своей квартире. Стоял июль, Катькины родители были на даче. Пятеро братьев Мелкобесовых, известных во дворе и на близлежащей барахолке под прозвищем Бесов, решили в их отсутствие заняться ремонтом. Катька не стала мешать («Чем бы дитё не тешилось, лишь бы не стреляло»), и неделю квартира напоминала еврейский дом после налета черносотенцев. Братья Мелкобесовы, раздевшись до пояса и по-пиратски повязав головы Катькиными платками, орудовали мастерками, стамесками и валиками для краски. Когда дело уже шло к завершению, выяснилось, что на одну из стен в комнате матери не хватило обоев. Бесы приуныли: характер у тети Маши был крутой, санкции на ремонт она не давала, и последствия могли быть самыми тяжелыми. На всякий случай братья побелили злополучную стену, из принципа «семь бед – один ответ» нарисовали на ней черта в непристойной позе и сели ждать неминуемых репрессий.

Катькина идея оказалась как нельзя кстати: Ванду надо было чем-то отвлечь. Та согласилась, не споря, и на следующее утро ее вместе с красками, кистями и растворителем доставили в квартиру Мелкобесовых.

Ванда управилась за четыре дня. Похабный черт был ликвидирован, и на побеленной стене засверкало море и зазеленели тропические деревья. Волны накатывали на пеструю гальку. У берега покачивалась каравелла со спущенными парусами. На белом песке пятеро пиратов с легко узнаваемыми физиономиями праздновали победу. К пальме была привязана белокурая пленница, в которой угадывалась сама Ванда. У огня на барабане отплясывала смуглая туземка с гривой черных волос – я. В дымящемся котле двигала поварешкой бандерша-Катька с пистолетами за поясом. А у дальнего берега, на мелководье, прогуливалась немолодая чета. Ванда окружила их трогательным розовым туманом, но нельзя было не узнать гренадерские формы тети Маши и сутулый силуэт Мелкобесова-старшего.

Родители вернулись в положенный срок. Увидев в своей спальне остров Сокровищ, тетя Маша с трудом удержалась на ногах, и в квартире забушевал десятибалльный шторм. Удар приняла на себя Катька, а братья в это время благоразумно отсиживались по соседству – у меня. Но вскоре буря утихла, в тете Маше проснулось эстетическое чувство, а когда начался процесс узнавания, громогласный хохот потряс всю лестничную клетку. Бесы дружно вздохнули, переглянулись и пошли домой.

Впоследствии Катька причитала: «И чем я только думала! Ведь животом чувствовала – добром не кончится! Все с этого ремонта чертова началось!»