Прекрасное далеко - [231]

Миссис Найтуинг сидит так неподвижно, что я пугаюсь: не остановилось ли ее сердце от моего взрыва? Наконец она открывает рот, но ее обычно властный голос звучит как неуверенный скрип:

— Я тогда потеряю всех учениц, они уйдут в школу мисс Пеннингтон.

Я вздыхаю.

— Нет, не потеряете. К ней уйдут только самые безмозглые.

— Весьма невежливо, мисс Дойл, — выговаривает мне миссис Найтуинг.

Она аккуратно поправляет чайную чашку, чтобы та стояла ровно в центре блюдца.

— А вы? Вы отказываетесь от светского сезона ради американского университета. Вы действительно готовы повернуться спиной ко всем привилегиям и достоинствам светской жизни?

Я думаю обо всех леди в тесных корсетах и с напряженными улыбками, заглушающих голод слабым чаем, изо всех сил старающихся уложить себя в рамки такого тесного мирка, отчаянно боящихся, что с их глаз соскользнут шоры и они увидят то, что предпочитают не видеть.

— Привилегии — не всегда достоинства, — говорю я.

Миссис Найтуинг осторожно кивает.

— Я готова помочь вам, как могу, со сферами. Можете на меня положиться. Что касается всего остального, то это требует куда более серьезных размышлений, и пока я к ним не готова. В небе светит солнце, и у меня на руках школа, полная девушек, ожидающих от меня наставлений и заботы. У меня есть обязанности, есть долг. Вы хотели поговорить о чем-то еще или это все?

— Это все. Искренне вас благодарю, миссис Найтуинг.

— Лилиан, — говорит она так тихо, что я едва ее слышу.

— Спасибо вам… Лилиан, — повторяю я, пробуя на язык вкус ее имени, как вкус экзотического соуса.

— Не за что, Джемма.

Она перекладывает какие-то бумаги на столе, прижимает их серебряной шкатулкой, но тут же снова передвигает на другое место.

— Вы еще здесь?

— Ну да, — бормочу я, быстро вставая.

Спеша к двери, я чуть не налетаю на стул.

— А что это вы говорили насчет школы мисс Пеннингтон? — спрашивает миссис Найтуинг.

— Только самые безмозглые уйдут к Пенни.

Директриса кивает.

— Ну да, это то самое слово. Ладно. Хорошего вам дня.

— Хорошего дня.

Она не поднимает глаз, не провожает меня взглядом. Я успеваю сделать лишь пару шагов, когда слышу, как она повторяет: «Только самые безмозглые уйдут к Пенни». И за этим следует невероятно странный звук, он начинается низко и тут же набирает высоту. Это смех… Нет, не смех, хихиканье. Это искреннее хихиканье, веселое и озорное, доказывающее, что мы никогда полностью не утрачиваем детства, какими бы женщинами мы ни стали.

На следующий день рассвет приходит розовый и полный надежд, он нежно обещает перейти в великолепный день конца весны. Раскинувшиеся позади школы Спенс зеленые луга оживают, взрываясь гиацинтами и какими-то яркими желтыми цветами. Воздух напоен ароматами сирени и роз. Аромат густой, плотный. От него у меня щекочет в носу, голова становится легкой. Над голубым горизонтом лениво клубятся облака. Мне кажется, я никогда не видела более чудесного пейзажа, даже в сферах. Мадемуазель Лефарж выпал для венчания удивительный денек.

Добрых полчаса перед венчанием мы с Фелисити проводим в саду, в последний раз вместе собирая цветы. Фелисити рассказывает о брючном костюме, который она клянется сразу же заказать в Париже.

— Ты только подумай, Джемма! Никогда больше не надевать все это ужасное белье и корсет! Это настоящая свобода! — говорит она, резко срывая маргаритку как бы для того, чтобы подчеркнуть свои слова.

Я осторожно извлекаю розу из ее зеленого гнезда, сплетенного из листьев, и кладу в свою корзинку.

— О тебе будут говорить во всем городе; это уж точно.

Фелисити небрежно пожимает плечами:

— Пусть их говорят. Это моя жизнь, не их. Я уже получила наследство. И, может быть, со временем по моему примеру леди в брюках станут самым обычным зрелищем.

Я не настолько храбра, чтобы прямо сейчас отказаться от юбки, но в общем понимаю, что Фелисити будет носить брюки с полной уверенностью. А она, злорадно усмехнувшись, хватает из своей корзинки горсть разных цветов и швыряет в меня. Чтобы не остаться в долгу, я отвечаю тем же. Она бросает еще горсть, и вскоре начинается настоящая перестрелка.

— Эй, ты собираешься вести себя прилично? — спрашиваю я, но при этом смеюсь.

Смеюсь по-настоящему.

— Только если ты того пожелаешь, — хихикает Фелисити, запуская в меня еще одним пучком цветов.

— Перемирие! — кричу я.

— Ладно, перемирие.

Мы все осыпаны цветами, а вот наши корзинки почти опустели. Мы пытаемся спасти, что можем. Цветы помяты, но пахнут они божественно. Я поднимаю с земли розу и подношу к губам.

— Оживи, — шепчу я ей, и цветок разгорается ослепительным розовым сиянием.

Фелисити усмехается.

— Ты ведь знаешь, что это ненадолго, Джемма. Цветы умирают. Такова их природа.

Я киваю.

— Но она не умрет прямо сейчас.

С холма доносится звон церковных колоколов, призывая нас. Фелисити стряхивает налипшую на юбку пыль, быстро проводя по ткани обеими руками.

— Чертово венчание, — бормочет она.

— О, ты лучше порадуйся! Как я выгляжу?

Она бросает на меня короткий оценивающий взгляд.

— Как миссис Найтуинг. Вот почему вы с ней подружились.

— Вот спасибо, — вздыхаю я.

Фелисити снимает с моих волос лепесток. Потом склоняет голову набок, изучая меня. Уголки ее губ слегка приподнимаются.