Прекрасное далеко - [228]

— Удачного тебе путешествия, отец, — говорит Томас.

Они обмениваются неловким рукопожатием.

— Спасибо, Томас, — говорит отец, кашляя.

Ему приходится переждать приступ, прежде чем к нему возвращается голос.

— Увидимся на Рождество.

Том таращится на собственные ноги.

— Да. Конечно. До Рождества.

Я обнимаю отца. Он удерживает меня чуть дольше обычного, и я чувствую его ребра.

— Спасибо, что пришла меня проводить, малышка.

— Я тебе напишу, — говорю я, пытаясь не разреветься.

Он с улыбкой отпускает меня.

— Что ж, буду с нетерпением ждать твоих писем.

Гудок парохода предупреждающе ревет. Стюарды повышают голоса, в последний раз призывая пассажиров поскорее подняться на борт. Отец ступает на трап и медленно поднимается на палубу корабля вместе с прочими отъезжающими, машущими руками тем, кто остается на берегу. Он встает у поручней, высокий, со вскинутой головой. Солнце, этот величайший магический фонарь, бросает иллюзорный свет на лицо отца так, что я не вижу ни морщин, ни бледности, ни печали. Я не вижу теней, залегших под глазами, не вижу исхудавших щек. Это та самая иллюзия, с которой я пока что не готова расстаться.

Когда корабль медленно отходит от берега, устремляясь в ослепительное море, я вижу отца таким, каким мне хочется его видеть: здоровым, и сильным, и счастливым, с яркой улыбкой, обещающей прекрасные новые дни… и неважно, что они принесут с собой.

Венчание мадемуазель Лефарж состоится в последнюю пятницу мая. Я возвращаюсь за день до этого, в четверг, и несу чемодан в старую спальню. Деревья покрылись густой листвой, и мне не видны из окна ни озеро, ни лодочный сарай. Какое-то цветное пятно мелькает в ветвях ивы под окном. Я резко распахиваю его и высовываюсь наружу. Это обрывок красной ткани. Сигнал Картика, оставленный для меня. Я высвобождаю лоскут и засовываю за пояс юбки.

Над восстановлением восточного крыла трудится новая бригада рабочих. Башня обретает красивые очертания. Нет уже развалин, но нет и законченного целого. Это нечто среднее, и я ощущаю родство с этим строением. Дверь в сферы пока что закрыта, она дает нам всем время подумать, присмотреться. Когда я вернусь из университета, мы все — племена сфер, мои друзья, Фоулсон, Найтуинг и я, и все, кому есть что сказать, — начнем вместе работать над тем, чтобы создать нечто вроде конституции, документ и руководство по управлению сферами.

Хотя в том, что касается меня, все это не имеет особого значения. Похоже, способность входить в сферы — такая же естественная часть меня, как непослушные рыжие волосы и веснушки. И потому в прекрасный последний четверг мая я сижу в своей старой спальне в школе Спенс и вызываю дверь света.

Сферы теперь — совсем не то вызывающее благоговение место, каким они были в мои первые дни здесь; но это уже и не обитель страха. Они стали чем-то новым, что мне следует познать и у чего следует поучиться.

Горгону я нахожу в саду; она устанавливает серебряную арку, что ведет к гроту. Арка помята, но не сломана.

— Высокая госпожа! — окликает горгона. — Мне бы не помешали лишние руки.

— Конечно, — киваю я и хватаюсь за другую сторону арки.

Мы изо всех сил вдавливаем арку в мягкую землю. Наконец она встает ровно, лишь раз покачнувшись.

— Я хочу повидать Филона, — говорю я.

— У меня слишком ослабели ноги за долгие годы заключения, — говорит горгона, прислоняясь к дереву. — Но мой дух силен. Идем, я отвезу тебя туда.

Она ведет меня к реке, к тому кораблю, который многие века был ее тюрьмой.

Я отшатываюсь.

— Нет. Я не могу просить тебя снова превращаться в этот отвратительный корабль.

Горгона вскидывает брови.

— Я всего лишь собиралась встать к рулю.

— А, ну да… — глупо бормочу я. — Поехали.

Горгона держится за штурвал, как настоящий капитан, прокладывая путь к обители лесного народа. Мы проплываем сквозь золотой туман, и он покрывает меня похожими на драгоценности пылинками. Несколько золотых крапинок садится и на горгону. Она стряхивает их. Вдали показывается берег. Он уже не укрыт такой пышной зеленью, как прежде. Разрушения, причиненные тварями Зимних земель, были слишком велики. Обгоревшие деревья стоят как длинные тонкие мачты, а сама земля плотная и жесткая, как сухая кожа. Многие лесные жители погибли. Но дети по-прежнему смеются и играют на берегу. Их дух не так-то легко побороть.

Несколько малышей застенчиво приближаются к горгоне. Их сжигает любопытство при виде огромной зеленой фигуры, шагающей по их родной земле. Горгона быстро оборачивается к ним, и змеи на ее голове шипят и разевают пасти. Дети с визгом уносятся прочь, они в восторге, хотя им и страшновато.

— Разве это было так уж нужно? — спрашиваю я.

— Я ведь уже говорила тебе. Я лишена материнского инстинкта.

Мы находим Филона, наблюдающего за строительством хижин. Но не только лесной народ поднимает балки и стучит молотками по крышам. Бок о бок с ними — неприкасаемые, нимфы, несколько меняющих облик. Бесси Тиммонс подносит воду, сильная и уверенная. Одна из меняющих облик девушек следует за ней, восхищаясь силой Бесси. Я даже заметила существо из Зимних земель, оно намазывает на крышу поблескивающую смолу. В лесу роятся души всех видов; я вижу существ невообразимых форм, и людей тоже. Аша предлагает воды горгоне, и горгона пьет и возвращает стакан с просьбой налить еще.