Прекрасная Охотница - [2]

Долго ждать им не пришлось. Спустя несколько минут после того, как все были в сборе, — хозяевам виднее! — отворилась дверь, и вошла женщина. Она не была хозяйкой губернаторской гостиницы, хотя весь дом был отдан ей в полное распоряжение. Это в особенности вызывало к гостье из Петербурга жадный интерес всего высшего городского света. Николай Яковлевич Скарятин, потомок древнего дворянского рода, имевший в своем родословном древе и нынешнем родстве немало высокопоставленных особ, приближенных ко двору, исполнял обязанности казанского губернатора всего лишь третий год, но уже успел проявить себя как властный и самоуверенный человек. Но даже при всей своей неуемности и жесткости деятельного характера Скарятин проявил к даме особенное внимание и ввел в общество лично, смиренно испросив права на мазурку, благо не старый еще мужчина — всего-то сорок восемь лет.

Тем не менее дама предпочитала большей частью жить в белоснежном флигеле, в яблоневом и вишневом саду возле дома. Однако этим семерым мужчинам Диана Арбенина — так звали столичную штучку — предпочла назначить встречу именно в губернаторской гостиной. Видимо, у нее были для этого особые причины.

При виде хозяйки все дружно вскочили, грохнув тяжелыми стульями. Она опустилась в кресло и знаком попросила гостей садиться вокруг стола.

— Ну, гляжу, все в сборе, — усмехнулась она, сразу переведя разговор в деловитое русло. Дама и одета была по последней столичной моде — без вычурностей.

Шестидесятые годы XIX столетия провозгласили по всей России в основе женских мод простоту кроя и изящную практичность, как для прогулок, так и для визитов. У модных портних во всяком губернском центре лежали стопки выкроек из регулярного приложения к заграничному журналу «World Fashion». Модницы из Москвы и Курска, Казани и Петербурга дружно сложили на дно сундуков пышные наряды с кринолинами, что ввел в европейскую моду ловкий английский портной, легендарный создатель высокой моды «от кутюр» Чарльз Фредерик Ворт. Кринолины Ворта кроились на обручи овальных форм, создававших такой широкий силуэт юбки, что острые на язык парижские репортеры немедленно окрестили их «малаховскими». В честь севастопольского кургана и память о победе англофранцузской коалиции над Россией в Крымской войне.

— «Малаховских» нам не надобно, — решительно заявляли благородные российские барышни современных взглядов и несли от модистки охапку выкроек костюмов с юбками, мягко и игриво облегающих фигуру и расклешенных внизу — «тайор».

— Нынче у нас свобода! — вторили им курсистки, все как одна облачившись в жакеты, блузки и укороченные юбки. Щиколотки смело открывались, и отныне дамы ломали прелестные головки не из-за бантов да турнюров, а из-за цвета подбираемых чулок и изящества обуви.

Все это видели сейчас на хозяйке губернаторского дома семеро кавалеров, буквально пожирая взглядами Прекрасную Охотницу. Так уже успели прозвать в городе петербургскую штучку из-за романтического имени, не иначе как в честь любимой греками Дианы, покровительницы охоты и лесов. Сия русская богиня, по всему видать, была на прекрасной, хотя и вовсе не короткой ножке, с самыми модными петербургскими couturiers. Наряд ее был изящен и продуман, турнюр заменен мягкой драпировкой, а полоска чулка над миниатюрным шнурованным ботиночком мягкой кожи одновременно и интриговала, и внушала скромность цветом беж. В то время как казанские щеголихи все еще предпочитали белые, которые в столице ныне приличны были только лишь к белым платьям.

Но не одежда, не ботиночки и не соблазнительные открытости и формы было самым привлекательным в Прекрасной Охотнице. Лицо Арбениной дышало свежестью и радостью жизни, а ее глаза притягивали всякий взгляд, будь то неопытный юнец или умудренный опытом записной сердцеед. Черные и страстные, они первым делом пробуждали в памяти цыганское племя, влажностью же и особенным блеском напоминали о жарких пиренейских ночах.

Но порою эта удивительная женщина задерживала на ком-то взгляд, и он спустя несколько мгновений твердел, становился пристальным и цепким. Как у варварки из тропического племени амазонок, имевших обыкновение выжигать себе одну грудь, дабы удобнее было стрелять из лука. Взгляд же Дианы не просто ранил — он убивал наповал. Чему и был доказательством удивительным разговор, состоявшийся нынешним майским вечером на окраине Казани.

— Небось удивлены, господа кавалеры, что принимаю вас в столь хладном официозе? Вам бы хотелось шелковых подушек под яблоневыми кущами, а? — явно намекая на свой уютный флигель, усмехнулась хозяйка, обводя всю честную кампанию ироническим взором. — Что поделать, даже английский лорд казначейства не способен противостоять обстоятельствам и, покуда пребывает на своем государственном посту, вынужден жить на казенной квартире. Чего уж взять с меня, скромной гостьи из Северной Пальмиры?

Кавалеры дружно крякнули, а холеный капитан с лоснящейся физиономией сытого кота и вялым, безвольным подбородком фыркнул:

— Чего ж он у ихнего премьера не спросит? Пусть бы выделили замок какой, или что там у них — резиденцию? Уж министр министру глаза не выклюет — найдут общий язык, а?