Прекрасная дружба - [34]

– Ее дельтаплана нет, – мрачно сказал он.

– Но ты сказал, что не брал ее в город, – запротестовала Марджори.

– Не брал, – подтвердил он еще более мрачно. – А раз ее дельтаплана нет, значит, она улетела сама по себе. И не сказав об этом ни одному из нас.

Марджори уставилась на него, ощущая каскад хаотичных мыслей и внезапных полуоформившихся страхов. Затем она мысленно взяла себя в руки и прочистила горло.

– Если она улетела сама по себе, ей бы уже следовало вернуться, – сказала она настолько спокойно, насколько смогла. – Уже темнеет, а она, скорее всего, собиралась вернуться до темноты.

– Справедливо, – согласился Ричард, а напряжение в их встретившихся взглядах всего на одну ступень отстояло от паники. Неразделимая смесь страха за дочь, вины за то, что не уследили за ней, и – с трудом, но они старались это подавить в себе – гнев на нее, за то, что ускользнула из-под присмотра, кипела в них, но сейчас для этого было не время. Ричард встряхнулся, поднял свой комм и коснулся клавиши разблокировки интерфейса. Он засветился, и Ричард прочистил горло.

– Вызови Стефани, – четко и ясно сказал он.

И он ждал, нетерпеливо барабаня указательным и средним пальцами по ремешку комма, а его лицо становилось все бледнее по мере того, как секунды утекали, не принося ответа. Он выждал полную минуту – минуту, за которую его глаза стали агатовыми, а с лица исчезло всякое выражение, Марджори схватила его левую руку. Она сжала ее, но ничего не сказала, поскольку оба они понимали, что именно означает отсутствие ответа.

Болезненным усилием воли Ричард Харрингтон заставил себя принять тишину, и его указательный палец снова пришел в движение. Он набрал другую комбинацию и резко вдохнул, когда практически моментально на экране комма замигал красный индикатор. В некотором смысле, наличие этого сигнала было хуже, чем полное отсутствие ответа, с другой стороны, увидеть его было невероятным облегчением. По крайней мере, у них был маяк – по которому можно будет найти их дочь. Но если аварийный маяк работал, то должны были работать и остальные части комма. А если так – если комм выдавал сигнал высокого тона гарантированно слышимый с расстояния более тридцати метров – то Стефани должна была ответить. Должна была быть причина того, что она не отвечает, и ни один из Харрингтонов не нашел в себе мужества озвучить возможную причину.

– Возьми аптечку, – вместо того сказал Ричард жестким голосом. – Я выведу мою машину из гаража.

* * *

Стефани Харрингтон не могла слышать сигнал потерянного комма, поскольку тот висел в куче обломков более чем в пятидесяти метрах выше и ста метрах позади нее. Она вообще не думала о комме, поскольку была окружена более чем двумя сотнями древесных котов. Они сидели на ветвях, висели на стволах и лежали вместе с ней на влажных листьях. Двое прижимались к земле по бокам от нее и – как и все остальные – урчали в гармонии окровавленному, израненному меховому шару у нее на коленях.

Она была им благодарна за присутствие и знала, что эти десятки стражей могут – и сделают это – защитить ее от любых хищников. Но она не задумывалась об их присутствии, поскольку каждая капля ее внимания фокусировалась с небывалой силой на ее древесном коте, как будто бы она могла сохранить ему жизнь одним усилием воли. Боль в руке, колене и ребрах и остатки страха все еще наполняли ее, но это не имело значения. Ничто – буквально ничто – не было настолько же важным для нее, как древесный кот, которого она обнимала своей здоровой рукой в жесте отчаянной защиты.

Она лишь сумбурно помнила то, что случилось после того, как древесные коты обрушились с деревьев. Она вспомнила, что выключила вибронож, но не вложила его в ножны. Должно быть, она его где-то обронила, но это было не важно. Важно было добраться до ее кота.

Она знала, что он жив. Но так же она знала, что он был ужасно ранен, и ее желудок опять свернулся в узел, когда она опустилась рядом с ним на здоровое колено. Ее собственная боль заставила ее застонать, когда она передвигалась, но и этого она почти не замечала, когда коснулась своего защитника – своего друга, как бы он им не стал – бестрепетными пальцами.

Кровь струилась по его правому боку, и она почувствовала новый приступ тошноты, когда увидела, насколько серьезно покалечена его правая передняя лапа. Кровотечение было ужасным, хоть и без признаков поврежденной артерии, но все равно слишком сильным. Она не имела представления об его анатомии, но ее несмелое прикосновение выявило то, что не могло быть ничем иным, кроме острого осколка сломанной кости, и кости таза его средних лап тоже были явно переломаны. Она содрогнулась, представив повреждения, которые могли нанести все эти сломанные кости внутренним органам, но с этим она ничего поделать не могла. С другой стороны, раздробленной передней лапой требовалось заняться немедленно. Она выдернула резинку из левой манжеты своей летной куртки. Завязать на ней скользящий узел только с помощью одной руки и зубов было ужасно трудно, но она каким-то образом справилась и затянула его на переломанной, кровоточащей конечности. Она расположила резинку выше раны, затянула ее, опять прибегнув к помощи зубов. Затем она засунула под импровизированный жгут карманный стилус и аккуратно затянула его. Она никогда раньше не делала ничего подобного, но знала теорию и однажды наблюдала за тем, как ее отец делал это ирландскому сеттеру, которому большую часть лапы отхватил робот-культиватор.