Прекрасная дружба - [18]

Он попытался объяснить, как можно яснее и спокойнее, что он никак не хотел дать двуногому возможность увидеть себя, и предположил, что двуногий каким-то образом узнал, что он в месте для растений еще до того, как увидел его, так как тот не был удивлен, увидев его. В реакции двуногого было совсем немного удивления, но гораздо больше там было волнения, даже восторга. Действительно, то удивление у двуногого появилось, когда он увидел кем (и чем) являлся Лазающий-Быстро, потому что двуногий уже знал, что кто-то был в месте для растений.

К несчастью, его подозрение основывалось на ощущении мыслесвета двуногого, и хотя никто ничего не сказал, он знал, что им сложно было поверить в то, что мыслесвет двуного мог столько поведать одному из Народа. Он даже понимал, почему они так думали, ведь никому из разведчиков до сих пор не удавалось подобраться к двуногому достаточно близко – или сосредоточиться на нем достаточно сильно – чтобы осознать, насколько чудесным, насколько ужасающе могущественным был на самом деле этот мыслесвет.

«Я верю, что ты веришь, что у двуногого был какой-то способ узнать, что ты был там, – рассудительно заявил ему Короткий-Хвост, и его мыслесвет был серьезен, – и все же я не могу понять, как ему это удалось. Ты же не видел никаких странных свечений или приспособлений, которые двуногие использовали для того, чтобы обнаружить других разведчиков»

«Это так, – ответил Лазающий-Быстро как можно правдивее, – однако двуногие очень умны. Я не заметил ничего из их штук, о которых знал, но доказывает ли это, что у двуногих нет штуковин, о которых нам еще не известно?»

«Ты охотишься на земляных бегунов в верхних ветках, меньший брат, – сурово сказал Сломанный-Зуб. – Ты позволил двуногому не просто увидеть себя, но увидеть то, как ты совершал набег на его владения! Не сомневаюсь, что ты попробовал его мыслесвет, но я также не сомневаюсь, что в том мыслесвете ты попробовал прежде всего то, что было важнее всего для тебя самого»

Как бы сильно обвинение Сломанного-Зуба не разозлило Лазающего-Быстро, он не мог как следует возразить ему. В конце концов, даже у Народа неправильно понять чувства всегда было гораздо легче, чем мысли, оформленные в связное сообщение. Так что со стороны Сломанного-Зуба, никогда не пробовавшего мыслесвет двуногого, было вполне обоснованно предположить, что будет тем более сложно понять мыслесвет совершенно чуждого существа. Лазающий-Быстро не просто предполагал, а знал точно, что мыслесвет двуного был таким сильным, таким энергичным, что он просто не смог бы распознать его, волнуясь и желая этого, неправильно. Тем не менее, он не мог винить вождей клана за то, что они не приняли его видение эмоций, тогда как у них самих не было никакого опыта взаимодействия с мыслесветом двуногих. Он прекрасно понимал, почему они сочли столь сложным принять возможность того, что он, пусть не идеально, но смог понять, о чем же действительно думал двуногий.

Всем было известно, что в мыслесвете любого чувства есть и сообщение, но даже сильнейшие их этих сообщений были лишь намеками, которые было сложно распознать даже в лучших условиях. Это как будто смысл… сочится, как через щели в плотине из опавших листьев сочится поток воды. Он сочится, но в нем нет ясно сформированных сознанием мыслей, и это заставляет учиться читать утечки других, чтобы надежно распознавать их. Насколько Лазающий-Быстро знал, еще никто не смог прочесть эти клочки смысла сразу же, с первой встречи кого-либо. Неудивительно, что они сочли его отчет невероятным!

И потому, что они сами не ощутили мыслесвета, он не мог объяснить, как он мог ощутить его с такой силой, он принял упреки так кротко, насколько смог. Пучковый стебель, который он принес домой, до некоторой степени смягчил выговор, так как оказался таким чудесным, как то обещали песни других кланов, но даже его было недостаточно, чтобы избежать одного последствия, которое он ненавидел до глубины души.

Его освободили от обязанности наблюдать за его двуногими, и Прячущийся-в-Тени (являющийся к тому же внуком Сломанного-Зуба), получил эту задачу вместо него. Сломанный-Зуб не стал говорить долго, но он, очевидно, решил, что Прячущийся-в-Тени, следуя инструкциям, будет выполнять эту задачу лучше, чем Лазающий-Быстро. Хотя Лазающий-Быстро считал, что это, скорее, связано с естественным отсутствием у Прячущегося-в-Тени воображения и… робостью, с которой он слушался своего деда.

И, честно говоря, Лазающий-Быстро понимал, почему вожди клана настаивали на такой осторожности, как бы сильно он сам не был этим недоволен. Народу стоило только увидеть, как двуногие рубят деревья своими жужжащими орудиями, которые вгрызались в стволы сетевого дерева и золотолистых деревьев, настолько больших, что могли выдержать целые кланы Народа; или как они используют машины, чтобы выдолбить глубокие норы, в которые они устанавливали свои жилища, чтобы усмотреть потенциальную опасность, которую представляли двуногие. Им не обязательно было решать убить Народ – или уничтожить все угодья клана – они могли прийти к точно такому же результату совершенно случайно. Поэтому Народ давно, еще до рождения Лазающего-Быстро, решил, что избежать этой опасности можно только полностью прячась от двуногих. Кланы должны оставаться необнаруженными, наблюдая, но сами не попадая под наблюдение, до тех пор, пока не решат, как лучше всего отреагировать на странных созданий, которые так уверенно и осведомленно переделывают мир.