Прекрасная чародейка - [137]

Этим он, разумеется, окончательно расплевался со шведами.

Его огромная армия, расположившаяся в Силезии вблизи от изголодавшихся и сильно сократившихся численно из-за эпидемий шведских и саксонских войск, разлагалась от жары — лето было знойным — и от безделья тем быстрее, что Лжевальдштейн уничтожил силу, еще как-то внушавшую страх его людям: он приказал рассеять доблестных, честных веритариев, которые следовали по пятам за его отрядами, препятствуя им совершать зверства. Сделал это Михль под тем предлогом, что веритарии — лазутчики противника в его тылу. Если императорская Вена следила за его действиями с нараставшим недовольством, то личных друзей и родственников Вальдштейна, посвященных в тайну двойника, начала охватывать паника. Со времен Меммингена и регенсбургского сейма двойник уже несколько раз замещал герцога, и потому поначалу друзья и родственники не беспокоились и только ждали, когда двойник снова наденет свою маску, а подлинный Вальдштейн вернется на свое место. Но время шло, подлинного Вальдштейна все нет как нет, а двойник действовал как полный идиот. Тут-то спокойствие приближенных герцога сменилось тревогой, тревога — зловещими подозрениями, а те — ужасной неопределенностью. Что делать? Подлинный или подставной, человек этот все еще обладал достаточной властью, чтобы одним ударом всем им свернуть шею, как кроликам. В конце концов, когда шведы по вине мешкотности Лжевальдштейна заняли Регенсбург, веселый племянник Макс испросил неотложную секретную аудиенцию у императора Фердинанда. Ждать ему пришлось четыре дня, ибо монарх как раз был занят на охоте, но ничего — когда дождался, аудиенция того стоила. Беседа велась шепотом и длилась три часа, причем император то разводил руками, то всплескивал ими, издавая приглушенные восклицания вроде: «Aber gehens! Net moglich!» [89], «Да если об этом узнают — то-то позор на весь мир!». Или: «Что делать? Не можем же мы привлечь его к суду, чтобы в газетах писали, что Вальдштейн вовсе не Вальдштейн! Jesus Gotte! Когда же это сталось-то, что Вальдштейн перестал быть настоящим? Да и был ли когда настоящий-то Вальдштейн?»

К суду его действительно невозможно было притянуть, и император, никогда не отличавшийся элегантностью и оригинальностью мышления, приказал ликвидировать двойника с помощью наемных убийц. Что и произошло, как известно, в Хебе, двадцать пятого февраля тысяча шестьсот тридцать четвертого года. Вместе с Михлем случайно зарезали еще четырех друзей Вальдштейна. Война же после этого тянулась еще четырнадцать лет.

Быть может, стоит упомянуть, что слухи о замечательной идее Вальдштейна — содержать двойника, а в случае ненужности прятать его под железной маской — проникли во Францию, и несколько позднее этой идеей воспользовался король Людовик XIV, причем с большим успехом и пользой для себя, чем несчастный Вальдштейн.

ЭПИЛОГ ВТОРОЙ

Когда Петр вернулся со спасенной Либушей и с вестью, что Вальдштейн, по неосторожности наткнувшись на его шпагу, приказал долго жить, в стане веритариев поднялось небывалое воодушевление и восторги, и Петр, до сих пор пользовавшийся среди них холодным уважением как командир, мигом превратился в обожаемого героя и полубога. Веритарии, люди справедливые, в общем, естественно, осуждали преследование ведьм, но было между ними немало таких, что ограничивали это свое осуждение только в отношении преследования не настоящих ведьм, то есть невинных, несправедливо обвиненных в колдовстве; ведьмы же настоящие, подлинные служанки дьявола, которые могли сглазить корову, чтобы та давала голубое молоко, и летали на помеле на свои сборища, где пожирали вареных жаб и сожительствовали с баранами и козлами, — эти, по мнению рассудительных веритариев, вполне заслуживали того, чтобы святая инквизиция карала их милосердно, без пролития крови, то есть сжигала заживо. Так вот, чтобы не компрометировать Либушу в глазах этих осторожных противников суеверий, Петр вынужден был поведать товарищам о кончине Вальдштейна довольно сдержанно, умолчав о разных черных силах, о магическом круге, о нетопыре и об ужасных последствиях того, что Либуша нарушила равновесие вещей, стерев несколько письмен. Впервые рассказ Петра отвечал лишь частичной, а не полной правде. Но что было полной правдой в этом щекотливом эпизоде? Не справедливы ли были неоднократные уверения Либуши, что только от нас самих, от нашей натуры, от устроения нашего духа зависит — поверить в существование подозрительных явлений, противоречащих обычным природным процессам, или отмахнуться от них как от обмана чувств и удовлетвориться самым трезвым их объяснением? Описание Петром того, что разыгралось в застенке Вальдштейнова дворца, расходилось с истиной лишь в том, что показывало вещи обычные, тогда как во всем этом, осмелимся утверждать, ничего обычного не было. Но каким бы будничным ни было это описание, сам по себе тот факт, от которого перехватывает дыхание, то есть что Вальдштейн заманил Петра в западню, чтобы избавиться от него как от соперника на чешский трон, и сам при этом нашел смерть, потряс веритариев как сильнейшее из землетрясений, до того даже, что Медард от зависти позеленел. Франта прямо лопался от гордости за своего давнего друга, а шевалье де ля Прэри отложил возвращение на родину, желая побыть еще с героем, который столь полной мерой отомстил за его бесчестие.