Преисподняя - [29]

— Я сейчас. — Молодой человек быстро поднялся и открыл дверь.

За порогом была ночь. Когда отключили электричество, он велел поставить вдоль дорожки горящие жаровни. Никого не видя, Сантос решил, что острый слух де л'Орме на этот раз его подвел. И тут увидел гостя.

Тот стоял в темноте на одном колене и листьями вытирал с черных туфель грязь. У него были большие руки каменщика. Волосы седые.

— Пожалуйста, входите. Позвольте вам помочь, — пригласил Сантос, но руки гостю не протянул.

Старый иезуит замечал такие вещи: слова — словами, а дела — делами. Он прекратил оттирать грязь:

— Ладно, сегодня все равно уже никуда не пойду.

— Оставьте обувь здесь, — потребовал Сантос и тут же попытался изобразить услужливость: — Я разбужу мальчика, пусть почистит.

Иезуит молчал, словно обдумывая это предложение. Молодому человеку стало совсем неловко.

— Он старательный парень.

— Как хотите, — сказал иезуит.

Потянул шнурок, и он со щелчком развязался. Гость развязал другой ботинок и поднялся.

Сантос отступил. Он не ожидал, что гость окажется таким высоким, костлявым и крепким. Угловатый, с боксерской челюстью, иезуит напоминал корабль, предназначенный для долгих и трудных путешествий.

— Томас! — Де л'Орме стоял в слабом свете керосиновой лампы. Его глаза были скрыты за черными очками. — Ты опоздал. Я уж подумал, тебя леопарды съели. Пришлось нам ужинать без тебя.

Томас приблизился к столу со скромным угощением, состоящим из овощей и фруктов, и увидел косточки: жареный голубь, любимое местное блюдо.

— Такси сломалось, — пояснил он, — а пешком получилось дольше, чем я думал.

— Ты, наверное, еле живой. Я ведь хотел послать за тобой Сантоса, но ты сказал, что хорошо знаешь Яву.

Свечи, стоящие на подоконнике позади лысой головы де л'Орме, создавали ему желтый нимб. За окном раздался негромкий быстрый шум, как будто в стекло бросили несколько монеток. Придвинувшись, Томас увидел гигантскую моль и похожих на палочки насекомых, яростно рвущихся к свету.

— Немало прошло времени, — сказал Томас.

— Очень много, — улыбнулся де л'Орме. — Сколько лет? Но теперь мы вместе.

Томас огляделся. Для деревенского pastoran — как здесь называлось жилище священника — гостевая комната была слишком большой, даже учитывая, насколько де л'Орме важная птица. Наверное, убрали одну стену, чтобы у старика было больше места для работы. С удивлением иезуит заметил карты, приборы, книги. Кроме полированного секретера в колониальном стиле, заваленного бумагами, обстановка была совершенно не во вкусе де л'Орме.

Характерное нагромождение храмовых статуй, окаменелостей и предметов, которыми любят украшать свои дома археологи. И все же за вещами стояло нечто, объединяющее случайные фрагменты и находки, некий единый принцип, стремление подчеркнуть гений де л'Орме и особо выделить область его работы. Сам де л'Орме не то чтобы любил держаться в тени, но он не стал бы занимать целую полку своими стихами и двухтомником мемуаров и еще одну — монографиями по народной медицине, палеотелеологии, ботанике, сравнительному религиоведению и так далее. И уж точно не поставил бы, точно святыню, на самом видном месте свою печально известную книгу «Материя сердца», написанную в поддержку «Сердца материи» Тейяра де Шардена.

По требованию Папы Шарден покаялся и тем самым загубил свою репутацию в глазах ученых собратьев. Де л'Орме не покаялся, вынудив Папу отлучить блудного сына, выгнать его за порог. Объяснение подобной выставке работ могло быть только одно: молодой возлюбленный. Де л'Орме, возможно, и не знает, что книги стоят на виду.

— Уж конечно, я бы нашел тебя, еретика среди священников, — поддразнил Томас старого друга. Он махнул рукой в сторону Сантоса. — Да еще во грехе. Или он из наших?

— Видишь, — со смехом сказал де л'Орме Сантосу, — говорил, простой, как чугунная болванка. Только пусть тебя это не обманывает.

Но Сантос не смягчился:

— Из «ваших»? Каких «ваших»? Нет, конечно. Я занимаюсь наукой.

«Итак, — подумал Томас, — наш гордый паренек — не очередная собачка-поводырь. Де л'Орме решил завести протеже». Томас присматривался к молодому человеку, и второе впечатление оказалось несколько лучше первого. Длинные волосы, эспаньолка. Белая крестьянская рубашка. Грязи под ногтями не было.

Де л'Орме продолжал посмеиваться.

— Так ведь Томас тоже занимается наукой, — поддразнил он молодого ученого.

— Это вы так считаете, — не остался в долгу Сантос.

Улыбка де л'Орме угасла.

— Да, считаю, — подтвердил археолог. — Он прекрасный ученый, опытный, состоявшийся. Ватикану с ним повезло. Томас — посредник между наукой и религией, а в наше время религии только наука и придает убедительность.

Расхожее заблуждение, будто священник не может быть мыслителем, сильно задевало де л'Орме. Бросая вызов Церкви и отрекаясь от сана, он в каком-то смысле вынашивал собственную Церковь. И сейчас говорил о своей личной трагедии.

Сантос повернул голову в профиль. Казалось, модная эспаньолка украшает подбородок работы Микеланджело. Как и прочие приобретения де л'Орме, молодой человек был настолько совершенен телесно, что впору было усомниться в слепоте слепого. Возможно, подумал Томас, красота сама по себе духовна.