Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом - [73]

Шрифт
Интервал

Будь Немцов по-прежнему назначенным, а не избранным губернатором, он, возможно, и не дал бы хода идее, которую вынашивал уже много месяцев – собрать под призывом завершить войну подписи жителей области. Но теперь Немцов обладал собственной легитимностью. И он решился. “Тогда была свобода, – вспоминал Немцов, – я мог против войны хоть по центральному телевидению выступить. И Ельцин бы это стерпел. Но мне показалось, что надо иначе, с помощью народа, потому что раз люди протестуют, надо, чтобы их голоса были услышаны”> 29. В обращении к президенту Немцов не предлагал конкретных механизмов и действий. Это было своего рода воззвание:

“Многие месяцы подряд в Чечне не переставая льется кровь и гибнут люди. Многие месяцы, словно открытая рана, Чечня причиняет боль всей России, теряющей своих сыновей. Только в нашей области уже сорок три семьи посетило тяжкое горе утраты, но это еще не полный счет. Новых жертв требует беспощадный молох войны. Повторение трагедии Буденновска в Кизляре – постыдное свидетельство того, что мы все становимся заложниками непримиримого военного противостояния. Насилие, порождаемое насилием, вызывает лишь разгул свирепого терроризма и варварства. Кровопролитие должно быть остановлено самым решительным образом. Без этого невозможно добиться прекращения вражды и обеспечить стабильный мир. Мы призываем Вас, господин Президент, приложить все усилия, принять все меры, чтобы пресечь военные действия с обеих сторон, более всего дорожа жизнью сограждан и честью страны. Пусть точкой отсчета Чеченского умиротворения станет последний выстрел в этой пагубной для России войне”> 30.

Вовсе без административной поддержки собрать за десять дней миллион подписей невозможно. Но факт остается фактом: огромное число подписей было собрано в абсолютно рекордный срок. Как говорил сам Немцов, сбор подписей стал общегражданским движением: пресса печатала подписные листы, люди заполняли их и отсылали обратно в редакции, волонтеры ходили по подъездам и собирали подписи на площадях. “Идея сбора подписей реально была поддержана, – убежден правозащитник Дмитриевский. – Никто никого не принуждал. Большинство было за конец войны”> 31. И 29 января, погрузив сотню папок с подписными листами в “газель” и подогнав ее к Спасской башне Кремля, Немцов с одной из таких папок в руках – и справкой из регионального архива о количестве принятых на хранение подписей – отправился к президенту.

Это был политический жест, привлекший всеобщее внимание, – пожалуй, первый такой жест в карьере Немцова: одно дело экспериментировать с реформами у себя в области, совсем другое – публично вмешиваться в решение государственной проблемы, которую власть не в состоянии решить. Если бы довелось собирать подписи не у себя дома, а по всей стране, то он привез бы не миллион, а миллионов сорок, сказал Немцов Ельцину.

“Ельцин был в шоке:

– У меня к тебе один вопрос: это подписи за меня или против?

Я ответил:

– Это зависит от ваших действий. Остановите войну в Чечне – значит, за вас, нет – значит, против”> 32.

Вполне реально собрать 30 миллионов, уговаривал Немцов других губернаторов, предлагая им продолжить его инициативу, и тогда война точно закончится: столь массовым протестом против войны перед выборами пренебречь нельзя. Немцов был наверняка прав, и под его призывом при желании можно было бы собрать и больше подписей. Как в день своей встречи с Ельциным он говорил в телеэфире, “ситуация очень аналогична середине 80-х годов, когда война в Афганистане стала буквально ненавистной для всех”> 33.

Остановить войну, конечно, не значило решить тяжелейшую проблему, в которую превратилась Чечня, и призыв Немцова не содержал рецепта ее решения. Тогда его не было ни у кого. План – и Немцова, и Явлинского, и других демократических политиков – заключался в том, что нужны переговоры и поэтапный вывод войск. Призыв к Ельцину действительно отражал переживания всей страны: когда же это закончится? Вопрос имел не столько политическое, сколько нравственное измерение. “Война в Чечне не только противоречила демократическим представлениям россиян, сложившимся в годы перестройки и ельцинских преобразований, но и воспринималась простыми россиянами как аморальная: «там гибнут наши дети», «мафия ведет свои разборки», «генералы ничего не умеют», – заявляли россияне весной 1996 года”, – такие общественные настроения отмечали социологи Докторов, Ослон и Петренко> 34. По этому вопросу в российском обществе сложился полный консенсус: 84 % российских граждан соглашались с тем, что “чеченская проблема” – важнейшая либо одна из важнейших> 35. Немцов просто облек общие чувства и мысли в наглядную форму. “Ты молодой, кудрявый и глупый, – публично обращался к Немцову приятельствовавший с ним знаменитый кинорежиссер Никита Михалков. – В российской истории не было ни одного случая, чтобы губернатор стал говорить царю, что тот неправильно воюет. Напротив, губернаторы всегда раболепно относились к своему начальству. А ты тут заявился и начал права качать”> 36.

Ельцин так любил Немцова, что простил бы ему и подписи. “Он был озадачен, но не раздражен, – описывал его реакцию Немцов. – Он вдруг понял, насколько важен этот вопрос”


Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.