Предзнаменование - [2]

Этот мотив был отнюдь не последним в ходе опустошительных религиозных войн XVI века. В 1517 году августинец Мартин Лютер восстал против коррупции в Римской католической церкви, призывая к радикальным реформам. За ним последовали те, кто разделял его духовные устремления, и те, кто увидел в протесте Лютера грядущее освобождение от материального закрепощения. И хотя эти последние в скором времени поняли, что Лютер вовсе не собирался разрушать существующие порядки, это не помешало Реформации быстро распространиться по всей Европе.

В сложившейся ситуации даже французским королям пришлось отказаться от своей относительно толерантной политики, и во всех крупных европейских государствах наметилась тенденция, предвещающая коренные перемены. В то время как Англия встретила новые веяния с распростертыми объятиями, суверены континентальных европейских государств оказались перед необходимостью реагировать на последующие конфликты, на сей раз внутренние. В итоге ко всем ужасам войны, чумы и голода прибавилась еще и проблема братоубийственной ненависти.

Таким образом, к началу XVI века выстроились в ряд все четверо всадников Апокалипсиса. Недоставало только поэта, который смог бы дать толкование их появлению. Однако впоследствии родился и поэт. Его звали Мишель де Нотрдам.

АБРАЗАКС. КОТ

острадамус, прихрамывая, поднялся в одну из комнат верхнего этажа, свидетельницу его ночных бдений, которую он называл мастерской, и опустился на бронзовый стул в виде буквы X. Этот стул он велел себе изготовить, памятуя сиденья пророков классического периода. Ступни пронзила острая боль. В свои шестьдесят три года он был еще крепок и здоров, но его мучили неожиданные приступы подагры. Возможно, это была расплата за то, что в молодости он слишком много ходил пешком.

Он зажег от свечи маленькую лампу и, нашарив ногой под столом тазик с соленой водой, на ощупь придвинул его к себе. Стянув башмаки, он опустил в тазик ноги. Хотя это тоже входило в обычай великих пророков, Нострадамус пользовался соленой ножной ванной в чисто практических целях: она помогала хотя бы отчасти снять неотступные боли в ногах и в голове.

С возрастом испытание, к которому он себя готовил, уже не вызывало прежних эмоций. Он вспомнил, с каким ужасом обнаружил однажды, что уже не в состоянии контролировать свои выходы в параллельный мир, где время оставалось неподвижным, а пространство приходило в движение. Парацельс определил этот мир как астральный свет, а Ульрих из Майнца, безумный демон в человеческом облике, говорил о нем как о царстве Абразакса, божества чисел, древней космической сущности гностиков.

— Будем надеяться, что эта ночь будет короче предыдущей, — прошептал он про себя. — И менее впечатляющей.

Он тихонько вздохнул, взял со стола лавровую веточку и снова опустился на сиденье, ожидая последующих событий. Если в молодости в подобных обстоятельствах ему становилось страшно, то это было скорее результатом беспорядочной жизни, которую он вел. Ему до сих пор было стыдно о ней вспоминать. Он с трудом узнавал себя в заносчивом юнце, который только на то и годился, чтобы мучить женщин, в особенности одну… Единственным понятным свойством мира без времени была способность растягивать хорошие и дурные сны до бесконечных масштабов рая или ада. Все таланты Нострадамуса по причине юношеского легкомыслия обернулись для него морем ужаса. Потом ужас исчез, но осталась смутная тревога.

Теперь, в старости, он наконец мог сказать, что доволен собой. Он стал человеком положительным и чрезвычайно серьезным. Нынче он мог без особого страха покидать свое физическое тело. Жаль только, что полному спокойствию мешали угрызения совести — их он не в состоянии был заглушить.

Через приоткрытое окно он полюбовался звездным небом, раскинувшимся над Салоном[1] — небольшим городком, уже погруженным в сон. Подумал о шести сыновьях, мирно спящих внизу. Только малышка Диана, которой было всего два года, оставалась еще с матерью. Он прикрыл глаза и стал внутренне готовиться к очередной встрече со своим духом-проводником, Парпалусом. Правой рукой он нашарил на столе, среди разбросанных бумаг, кольцо, облегчавшее контакт. Боль в ногах, вызванная подагрой, немного утихла.

Спустя мгновение он широко раскрыл глаза и воскликнул:

— Господи Боже!

Ему послышалось чудовищно искаженное кошачье мяуканье. Он приподнялся на стуле. Бездомный и безымянный кот, часто заглядывавший к нему в гости, спустился с крыши и осторожно, как-то странно скривившись, подкрадывался к нему.

— А тебе чего надо? Что случилось?

Нострадамусу не хотелось вытирать ноги и совать их в башмаки. Он поманил кота, щелкая пальцами, и тут же заметил в поведении животного что-то пугающе неестественное, начиная с хриплого, утробного мяуканья.

Кот выгнул спину и, дергая хвостом, пошел к нему на задних лапах. Узкие вертикальные зрачки расширились и отливали красным. Он, наверное, ужасно страдал, но какая-то неведомая сила, несмотря на невыносимую боль, толкала его вперед.

Нострадамус вздрогнул и вскочил со стула, опрокинув тазик, однако не осмелился приблизиться к животному. Кот двигался ему навстречу с явным трудом, подняв шерсть дыбом и пристально глядя на него.