Предыстория - [56]

Шрифт
Интервал

Что представляла собой земля? Одну огромную и труднодоступную крепость. Густые леса, непролазные болота, воды озер и рек, каналы, где можно было проехать только на его узком и чрезвычайно легком челне. Отдельные хаты стояли на недоступных островках, деревни — на более высоких плоских местах, огороженных от паводков высокими квадратами земляных валов, поросших кустами и дикой яблоней, отчего поля напоминали шахматную доску. Дома были в таких деревнях из очень толстых бревен с окнами узкими, как бойницы, и направленными часто вверх, отчего снаружи можно было стрелять только в потолок, в закопченные балки, покрытые тонкой резьбой и часто дырами и ямками от пуль величиною с голубиное яйцо. Двери в таких домах были толсты, и камень для того, чтобы завалить их изнутри, всегда лежал тут же. На случай, если дом подожгут, был внизу каменный подпол, тщательным образом замаскированный, а от него ход, который знал только хозяин, куда-нибудь в такие же заросли. То была крепость, которую можно было защищать одному, защищать до последней капли крови каждую хату, каждый квадрат поля, но это имело как всегда и свои недостатки: человек за межой рос, не видя простора, уединенно, как лис в норе, и это часто развивало нелюдимость, скрытность, угрюмое недоверие и крепкую память на месть и вражду. Стремление улитки в раковине.

И вот Ян подъезжал теперь к этим местам, вернее, к более «возделанной» и «культурной» части их. Очень относительно возделанной и относительно культурной. Дорога петляла по опушке леса, с другой стороны была вода — то болота, то глубокие озера, в которых, как в черном зеркале, отражались причудливо кривые коряги. До прибытия Яну оставалось полдня пути, но ехать сегодня было невозможно: закат догорал за деревьями, в лесу начинало быстро темнеть, уже с трудом различалась дорога, и Стрелка, уставшая от необычного прогона, шла медленно. Лес дышал сыростью, огромные деревья, как таинственные исполины, вдруг начали жаловаться на что-то, шуметь тревожно и тихо. Два или три раза над головой Яна пролетела, чертя воздух мягкими крыльями, сова и снова все затихло. Один раз что-то хрустнуло в чаще, там кто-то шел. Яну стало не по себе, и он крепче сжал пистолет. Он уже не надеялся провести ночь под кровом, когда вдали из-за темных кущ слабо мелькнул желтый огонек, и через пять минут Ян подъехал к старой полуразвалившейся корчме с острой, провалившейся кое-где крышей.

Мрачное здание внушало справедливые подозрения, но Яну не из чего было выбирать. Он поставил Струнку под навес, посидел немного в совершенно пустой хате, созерцая полуслепое лицо хозяина с огромным ртом до ушей, выпил стакан вина и как сноп свалился на сено, покрытое рядном, в пристройке, не дав себе труда подумать о своем положении. Сквозь сон он услышал встревоженный крик чибиса, успел подумать: «Странно, чибис ночью…» — и уснул еще крепче, ничего уже не чувствуя и не замечая.

Двенадцатая глава

Паличке не прошло даром участие в дуэли, роль, которую он в ней играл.

Его взяли вечером дома. Он, не предполагавший такого исхода, громко кричал о святости домашнего очага, но это делал только для проформы, потому что всю дорогу ругался так длинно и так виртуозно, что снискал даже некоторое уважение к своей особе со стороны удивленных конвойных. До десяти вечера он сидел в голой приемной, пахнущей клеем, сургучом и еще чем-то очень кислым, в приятном обществе здоровенного стражника, который копал в носу всеми пальцами поочередно и вытирал их о нижнюю сторону скамьи, обнаруживая похвальную заботу о чистоте платья своих ближних. Паличке стало скучно, он попробовал было встать и подойти к окну, но встретив явно выраженное недовольство конвойного, сел на место и тоскливо уставился в угол.

На переплет окна сел задорный воробей, посмотрел сначала правым глазом, а потом и левым на безмолвную группу и весело чивикнул, будто сказал: «Что, брат, сидишь? Ну, сиди, сиди», и снова улетел.

Когда Паличка почувствовал, что поглупел уже почти так, как его визави, пришел чиновник и снял предварительный допрос, почерпнув немало интересного рода сведений для следствия, как то: фамилия, занятия, род занятий дедушки, девичья фамилия прабабки. Паличка предложил прибавить к этому для полноты биографию сводной сестры троюродного дяди, а также краткие сведения о наружности своей будущей предполагаемой тещи. Это предложение было встречено бурными изъявлениями восторга, и Паличке ничего не оставалось, кроме как сесть в угол и сохранять почтительное молчание еще полчаса до настоящего допроса. Он утешал себя тем, что мысленно рисовал этого франта-чиновника, Штиппера, Гартмана и присных и воображал в уме заманчивые картины предстоящих дуэлей. Это было очень интересно, и Паличка почти не услышал, как его вызвали. В огромном кабинете было холодно, как в погребе, стены отдавали масляной голубизной, и в этом аскетическом кабинете где-то в глубине терялись массивный письменный стол и вольтеровское кресло, а в вольтеровском кресле терялся в свою очередь маленький человечек в мундире с блестящим шитьем и голубой лентой через плечо.


Еще от автора Владимир Семёнович Короткевич
Колосья под серпом твоим

Приднепровье, середина XIX века. Готовится отмена крепостного права, меняется традиционный уклад жизни, растёт национальное самосознание белорусов. В такой обстановке растёт и мужает молодой князь Алесь Загорский. Воспитание и врождённое благородство натуры приводят его к пониманию необходимости перемен, к дружбе с людьми готовыми бороться с царским самодержавием. Одним из героев книги является Кастусь Калиновский, который впоследствии станет руководителем восстания 1863–1864 в Беларуси и Литве.Авторизованный перевод с белорусского В.


Дикая охота короля Стаха

«Готический роман» классика белорусской литературы.Поиски древних сказаний и поверий привели ученого-фольклориста Андрея Белорецкого в глухой уголок Беларуси — поместье Болотные Ели. Здесь в старом замке живет юная Надежда — последняя из шляхетного рода Яновских. Согласно легенде, когда-то предок Надежды Роман заманил на охоту и предательски убил легендарного короля Стаха. Умирающий Стах напророчил проклятье и вечную месть «дикой охоты» всему роду Яновских. Появляющиеся «привидения» всадников держат в страхе всю округу: «дикая охота» может убить любого… Последней жертвой проклятья должна стать Надежда.


Черный замок Ольшанский

История уходит корнями в глубокую древность 18 века. В те далекие смутные времена князь Ольшанский крадет казну и драгоценности повстанцев, но таинственным образом исчезает, оставив манускрипт, в котором указано местонахождение сокровищ.Палеограф и писатель Антон Космич находит пергамент с шифрованным указанием о спрятанных в подземелье Ольшанского замка сокровищах. Но эти сокровища ищет и последний отпрыск рода Ольшанских, сотрудничавший в годы войны с фашистами…Тайна манускрипта будет открыта, но какой ценой…


Седая легенда

Пирует шляхта. Женится молодой князь Кизгайла. И даже весть о крестьянском мятеже не омрачает праздника. Спешит на свадьбу и старинный друг — Роман Ракутович. Только не радуется его приезду невеста, предчувствуя надвигающуюся беду...


Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Книгоноши

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.