Предводитель волков. Вампир - [2]

Впрочем, сейчас нам есть дело лишь до Мокэ.

Попытаемся представить его внешность и характер.

III

Мокэ был мужчиной лет сорока, коренастым коротышкой с широкими плечами и крепкими коленями. У него была почерневшая от загара кожа, маленькие проницательные глазки, седоватые волосы и черные бакенбарды, окаймляющие лицо и спадающие на шею.

Из глубин моих воспоминаний он появляется в треуголке, зеленой куртке с посеребренными пуговицами, в коротких вельветовых штанах, грубых кожаных крагах, с охотничьей сумкой через плечо, с ружьем в руках и короткой трубкой-носогрейкой во рту.

Остановимся на мгновение на этой носогрейке.

Она перестала быть принадлежностью Мокэ и превратилась в неотъемлемую часть его тела. Никто не мог сказать, что когда-либо видел Мокэ без нее.

Если совершенно случайно носогрейки не было у Мокэ во рту, она была у него в руке.

Эта носогрейка, которая непременно сопровождала Мокэ в самых густых чащах, ни в коем случае не должна была быть там утеряна. Потеря ее стала бы для Мокэ утратой, боль от которой могло притупить лишь время.

Мундштук трубки Мокэ никак не превышал пяти-шести линий, и три из них – спорю на что угодно! – были не толще птичьего пера.

Привычка не расставаться с трубкой, которая как в тисках была зажата между четвертым резцом и первым коренным зубом слева и почти полностью вытеснила оба клыка, выработала у Мокэ другую привычку: разговаривать, не разжимая зубов, что придавало всему, что он говорил, специфический оттенок упрямства.

Это становилось еще заметнее, когда он почему-то вынимал трубку изо рта и уже ничто не мешало его челюстям сжиматься и разжиматься, но и тогда слова, казалось, едва просачивались и вместо них выходило какое-то шипение.

Вот так выглядел Мокэ.

Несколько следующих строчек покажут, какой у него был характер.

IV

Однажды ранним утром Мокэ вошел в комнату моего отца, когда тот был еще в постели, и встал перед ним, словно указательный столб на перекрестке.

– Что скажешь, Мокэ, – спросил отец, – чему я обязан счастьем видеть тебя в такую рань?

– Тому, мой генерал, – серьезно ответил Мокэ, – что я окошмариваюсь.

Мокэ, ничтоже сумняшеся, обогатил язык новым глаголом.

– Ты окошмариваешься? Ого-го! – воскликнул отец, приподнимаясь на локте. – Это серьезно, милый.

– Вот так-то, мой генерал.

И Мокэ вынул трубку изо рта, что делал в исключительных случаях.

– И давно ты окошмариваешься, мой бедный Мокэ? – спросил отец.

– Вот уже неделю, мой генерал.

– А кем, Мокэ?

– О, я прекрасно знаю, кем, – ответил Мокэ, еще более сжав зубы, потому что трубка была у него в руке, а рука – за спиной.

– Позволь, а можно ли и мне это узнать?

– Мамашей Дюран, из Арамона, она – не отрицайте! – настоящая ведьма.

– Если это и так, Мокэ, то я об этом не знал, уверяю тебя.

– О, зато я знаю! Я видел, как она отправлялась на метле на шабаш.

– Ты видел, Мокэ?

– Как вижу вас, мой генерал. А еще у нее есть черный козел, которого она очень любит.

– И зачем она тебя окошмаривает?

– Чтобы отплатить за то, что я видел, как она плясала в дьявольском хороводе на пустыре среди вереска за Гондревилем.

– Мокэ, дружище, это серьезное обвинение, и перед тем как объявить во весь голос то, что ты сказал шепотом, я советовал бы тебе собрать кое-какие доказательства.

– Доказательства! Скажи-ка! Разве не известно всем в деревне, что в молодости она была любовницей Тибо – предводителя волков?

– Черт возьми, Мокэ! С этим нужно быть поаккуратнее!

– Я-то аккуратен, а вот она точно мне отплатит, старая кротиха!

«Старая кротиха» было выражением, заимствованным Мокэ у своего друга Пьера-садовника, который, не имея большего врага, чем крот, называл так все, что ненавидел.

V

«С этим нужно быть поаккуратнее!» – сказал отец.

Вовсе не потому, что отец верил в кошмары Мокэ; даже не потому, что, допуская кошмары, он верил, что причина кошмаров его сторожа – мамаша Дюран, нет; но мой отец знал о предрассудках наших крестьян, знал, что верование в сглаз и порчу еще достаточно распространено в деревнях. Он слышал, как рассказывали о случаях мести со стороны околдованных, которые считали, что, лишь убив того или тех, кто их околдовал, можно разрушить чары. И сторож, поскольку он обвинил мамашу Дюран перед моим отцом, вкладывал в это обвинение некую угрозу – он сжал ствол ружья с такой силой, что мой отец счел за лучшее не противоречить Мокэ до тех пор, пока не сможет приобрести над ним достаточное влияние, чтобы тот ничего не предпринимал, не посоветовавшись.

Полагая, что время пришло, отец рискнул сказать:

– Но до того как она тебе отплатит, дорогой Мокэ, следовало бы удостовериться, что тебя нельзя вылечить от этого кошмара.

– Нельзя, – ответил Мокэ убежденным тоном.

– Как это «нельзя»?

– Нельзя. Я сделал даже невозможное.

– Что же ты сделал?

– Для начала я выпил вот такенную чашку горячего вина перед сном.

– Кто тебе посоветовал это? Господин Лекосс?

Господин Лекосс был известным в Виллер-Коттре врачом.

– Господин Лекосс? – удивился Мокэ. – Еще чего! Разве он знает какое-нибудь средство от наваждения? Как бы не так! Нет, это не господин Лекосс.

– Кто же тогда?

– Пастух из Лонпрэ.

– Ну и негодяй! Большую чашку горячего вина! Ты, должно быть, был мертвецки пьян после этого?