Предвестники табора - [6]

Пожалуй, что на участке только и было приглядного, что полоска земли, которую Лукаев выполол под картофельное поле, — все остальное же демонстрировало крайнее запустение: поросль крапивы была настолько высокой, что даже яблоня, росшая возле дома, казалась всего-навсего холмиком более светлой зелени.

Но все же кое-как, ценой обожженных рук, к дому можно было подойти.

«Конечно, надо в окно лезть, — подумал Перфильев, — вон в то, террасное. Там и стекол нет».

Вслух он не сказал ни слова — натянул на запястья рукава своей матроски и принялся продираться сквозь чащу.

Лукаев же остался стоять на дороге и в следующие пять минут, пока сторож лазил по дому, только и делал, что непрестанно окликал его и спрашивал: «Ну как?» или «Нашли что-нибудь?» или даже «Что вы там видите, а?.. Расскажите хоть!» и т. д. и т. п. Перфильев при этом неизменно хранил молчание — так что даже под конец Лукаев на него немного обиделся.

Надо сказать, насколько многообещающе таинственным — даже в этот яркий день — дом выглядел снаружи, настолько же разочаровывающим оказался он внутри: более неприглядного и скотского места представить себе было трудно! Вся таинственность развеивалась в одно мгновение — ее сменял полный хаос, ничего больше. Повсюду валялись какие-то старые, выцветшие от пыли бутылки, многочисленные микросхемы от телевизоров (тут же к одной из стен прислонен был и битый кинескоп), — пустые газовые баллоны с облупившейся оранжевой краской и пр.; пол возле печи усеян был кирпичной крошкой — остатки стройматериалов. В комнатах не было не только мебели, но и вообще ни одной целой вещи, пригодной к использованию. Один лишь предмет среди всего этого хлама привлек внимание Перфильева — дырявый целлофановый пакет, доверху набитый пинг-понговыми шариками, — и то только в том смысле, что он просто не мог взять в толк, откуда этот пакет здесь появился (шариков там было, по меньшей мере, штук двадцать), — к цели же его поисков эта вещь вроде бы не имела никакого отношения. Перфильев не мог объяснить своего чувства, однако ему почему-то сразу стало ясно, что это место давно пустует. Конечно, он все же еще задержался на пару минут, чтобы заглянуть наверх, — лестница, ведущая на второй этаж, была вся в широченных трещинах, в которых виднелись кусочки паутины и древесной стружки. Перфильев остановился на ее середине и заглянул в квадратный потолочный проем — весь пол верха был завален погонкой, обухами, рваными покрывалами и бог знает чем еще; окно слева представляло собой потрясающую гробницу всевозможных насекомых, застрявших в паутине; воздух был сильно спертым. Дальше Перфильев не ходил, а сразу же спустился вниз.

— Я вас все время звал. Почему вы не отвечали? Голос пропал, во рту пересохло? — осведомился Лукаев, когда сторож, отряхивая колени, шагнул на дорогу.

Вид у Перфильева был скучающим.

— Я увлекся… немного, — Перфильев снова сделал ударение на последнее слово и все продолжал отряхиваться.

— Увлеклись?

— Пустяки, — отмахнулся Перфильев, и не желая отвечать на вопросы, но все же удостоил Лукаева важным извещением:

— Там никого нет, только зря время потеряли. Но я и не рассчитывал на успех… Думаю, теперь можно чайку попить. Вы приглашали меня, кажется?

IV

— В следующем месяце собираюсь нанять ребят — делать пристройку к дому. Двухэтажную. Получается так, что и не пристройка, а целый дом. А это… — Лукаев обвел рукой комнату, — как раз пристройкой станет. Я тут площадку освободил на улице… когда выпалывал траву, нашел, между прочим, казенный гребень — скольких я напричесывал им в свое время в морге. И не сосчитать! А потом на тебе, исчез, потерялся. Мне вставили по полной — советская власть все блюла, кому, как ни нам, это знать лучше, — но я так его и не нашел. Как гребень здесь очутился, ума ни приложу. За сто километров, представляете? Видно, я сунул по случайности в карман на работе, а потом еще и на дачу отвез. Черт знает, какие чудеса… — Лукаев пожимал плечами, качал головой, — нате-ка ложку… а впрочем, я сам лучше… настоящий английский чай.

— Да, вы говорили, — Перфильев кивнул.

— Сейчас я ну-ка… — согнувшись в три погибели, Лукаев принялся отжимать чайные пакетики — сначала над чашкой Перфильева, затем над своей, — потом спитой чай сделаю и в гриб солью.

— Куда?

— Чайный гриб. Не слыхали никогда? — Лукаев указал на двухлитровую банку, стоявшую под зеркалом, в углу стола, с оранжевой жидкостью, на поверхности которой плавало нечто, с одной стороны действительно походившее на шляпу гриба, толстую и слоистую, с другой же имевшее некоторое сходство с медузой.

— Слыхал, — вяло отозвался Перфильев.

— Чрезвычайно для желудка полезен. Чрезвычайно… Если он, конечно, есть у вас, — Лукаев подмигнул, — а то у старшего поколения — особенно у нас, у стариков — ничего теперь нет — все государство отобрало.

— Что?..

— С другой стороны, в этом есть множество плюсов, — Лукаев заговорщически наклонился к уху Перфильева, — моя жена так ведь и не смогла меня отравить… ладно, — он откашлялся, — не хотите попробовать?

— Нет, большое спасибо.

— Ну, как знаете.

Лысина старика так сверкала от косых солнечных лучей, бивших в окно, что Перфильеву все время приходилось смотреть по сторонам, но было в этом и множество плюсов.