Предупреждение путешествующим в тумане - [16]

— Сведи меня с этим типом завтра?

— Попробую. Только с ним ухо востро держать.

— Почему?

— Оборотень он.

— Это как?

— А у меня примета есть, по которой я их распознаю. Ходит днем человек, как все. А ночью у него клыки вырастают.

— Три ампулы, вижу, ты уже себе вкатила.

— Тебе-то что? — она ощетинилась. — Мне еще надо, чтобы в норму войти.

— В норму? — мне стало жаль ее. — Нормально ты себя после лечения почувствуешь. Тебе этого не избежать. Уж я постараюсь.

— Нет, только не в лечебницу, — она вздрогнула. — Лучше на тот свет. Там всухую держат. Если бы я это пережить смогла, сама бы бросила. Нет, нет! И потом, там… там же всех вместе держат, это тюрьма, понимаешь, тюрьма! Я ведь никому вреда не сделала, только себе. За что же меня в тюрьму? Не лечить, не в больницу, а в тюрьму, в тюрьму! Там такое творят…

— Успокойся. Я тебе зла не хочу.

Мы остановились у подъезда пятиэтажного дома. Дом был темный, только на самом верху, в угловом окне, сквозь шторы пробивался электрический свет. Вера внимательно посмотрела на меня.

— Опасайся женщины, — неожиданно сказала она.

— Какой еще женщины?

— Она у тебя за спиной стоит.

Я невольно оглянулся. Улица была пуста, лишь тени деревьев метались в свете фонарей.

— Глупости…

— Нет, я вижу. У меня примета есть. Это черная женщина.

Она ко мне иногда приходит. А лицо белое-белое. Тихо так приходит, ни стены, ни замки ее не остановят. И по комнате все ходит, ходит. И руками вокруг себя шарит, шарит… Как слепая. Глаза-то у нее мертвые. Она приходит ко мне из зеркала.

— Из зеркала?

— Да. Поэтому я выбросила все зеркала. Все до единого, веришь?

— Ну конечно. Я тоже не большой любитель зеркал.

— Но тогда она стала приходить ко мне во сне. Я боюсь: проснусь — а это уже не сон. Что тогда?

— Хочешь, поднимусь к тебе?

Она неподвижно и невидяще смотрела куда-то мне за спину. Потом встрепенулась:

— Еще чего!

Стала подниматься по ступенькам, на полпути обернулась, вдруг сказала:

— Ты второй человек на этой помойке. Второй — после Бессонова.

Хлопнула дверь. Я пришел в себя и проследил, как мелькает ее тень на лестничных площадках. Она поднялась на пятый этаж.

Погруженный в свои мысли, я пешком возвращался в гостиницу.

Конечно, в критической ситуации человек может взять, уехать вот так и от жены, и от любовницы, и от работы. Если все осточертело. При этом даже перепутать плащи. Но какой кругооборот совершила упаковка морфина, снова попав в руки тех, кто ее продавал? Судя по всему, вряд ли Бессонов мог отдать ее добровольно. Но кто же ходил ночью по дому, если не хозяин? Чертовщина какая-то. И еще — Бессонов ушел из дома вместе со своей псиной. Неужели таскает за собой животное? Собака хоть и друг человека, но мучить не следует — ни в чем не виновата.

Я свернул на кривую улочку, вышел к набережной и увидел сквозь туман окна высотки, где размещался институт Эдгара.

Теперь идти стало проще, я уже не боялся заблудиться в прибрежном тумане.

И тут я почувствовал опасность.

Кто-то шел следом.

Я уже слышал его шаги минут десять, только поначалу не обратил внимания. Такой же случайный прохожий. Но шаги не отставали, а это вызывало некоторые соображения.

Я прислушался. Тишина.

Двинулся дальше, и за спиной снова послышались шаги.

Круто обернулся — вокруг тени домов и деревьев. На мгновение даже показалось, что сзади вообще никого нет. Только шаги.

Шаги сами по себе.

В первый день я соврал Эдгару. Насчет шпионов. Дело это прошлое, и тема запретная. Как-нибудь расскажу почему.

Но опыт остался. Хотя город был незнаком, мне удалось оторваться. Когда наконец я вышел из одного случайного парадного, следом уже никто не мог идти. В лучшем случае меня до утра будут искать в соседнем квартале.

* * *

Я вернулся в гостиницу в четвертом часу. Дежурная спала в холле на диване, накрывшись красным клетчатым пледом.

Она открыла дверь и долго ворчала. Я протянул ей деньги, но дежурная все равно осталась недовольна.

Я ее понимал.

3. ВОСКРЕСЕНЬЕ

…Серый город, битых окон темные провалы, мусор, пыль и ветер в ребрах стен. Небо — как ладонь на скатах крыш.

Это из прошлой жизни. Отрывки как обрывки.

Парень в синих потертых джинсах лежит, поджав под себя ноги, скорчившись, словно младенец в чреве матери. Глаза его открыты, подернуты застывшими слезами. Все это заслоняют носилки, широкие мужские спины в темно-синих рубашках, полицейские фуражки — восьмиклинки…

И уже не город, а прекрасный пляж с белым сыпучим песком, пенистой кромкой моря и королевскими пальмами, под которыми зеленоватые крабы роют свои норы.

— Наркобизнес — это третья сила, — говорит мой собеседник.

Он стоит ко мне спиной, на расстоянии вытянутой руки. Но я знаю, до него не дотянуться. Два года назад его нашли в пригороде Боготы с простреленным затылком. Он был славный парень, насколько могут быть славными местные полицейские. Но в какой-то момент он вдруг не захотел быть просто полицейским. Может быть, потому, что тот парень, в синих потертых джинсах, умер после слишком большой дозы наркотиков. И потому, что тот парень — младший брат моего собеседника. Он для того и пошел в полицию, чтобы дать возможность парню выучиться в Штатах. Сам мне об этом как-то рассказывал.