Предупреждение директорам зоопарков - [6]

Я часто встречался с ночным полицейским патрулем. Вначале я опасался, что покажусь подозрительным. Но регулярность наших встреч навела их на мысль, что я выполнял некое конфиденциальное поручение. Они стали здороваться со мной, вначале издали и коротко, затем наши отношения стали более теплыми. Они явно скучали и с удовольствием болтали, чтобы убить время. Я учил их различать крики животных. А в обмен получал кое-какую информацию о том, что происходило в мое отсутствие. Таким образом я расширил свои познания об обитателях квартала. Здесь обреталось немало клошаров. Обычно полицейские не чинят им зла, хотя взгляды на окружающий мир и мораль у этих двух категорий человечества весьма различны. А смотрители зоосада во всю гоняют клошаров, эти бедняги стараются в летние ночи и в разгар зимы, когда от теплиц веет теплом, провести ночь за оградой парка и даже, если повезет, зарыться в сено в сарае или пустой клетке. Не бывает года, говорили мне полицейские, чтобы хищник не сожрал какого-нибудь бедолагу, чьим гостеприимством тот невольно и неосторожно воспользовался. По мнению полицейских, смотрители тоже были к этому причастны: ведь одна дверца захлопывается, а другая распахивается. Но дирекция музея, конечно, и не подозревала ни о чем подобном. Смотрители не пытались опровергать ходившие слухи, быть может надеясь, что они отучат бедняг пользоваться садом как каравансараем. Ни одного такого случая за последние годы доказать не удалось. Не велось и никаких следствий. Но за последние месяцы сообщество бродяг понесло некоторые потери. Джо Глю-глю, Фернан Щербатый и Тощая Задница, известные своей любовью к посещению аллей и служб зоопарка, словно испарились. Быть может, близость теплых деньков заставила их отправиться бродяжничать на юг, а может, их сшибла машина в другом районе и они валяются теперь либо в больнице, либо, того хуже, в морге, ожидая, когда будущие медики примутся кромсать скальпелями их безымянные тела. А может, они, выпив лишнего, просто-напросто утонули в Сене? Или кончили в пасти льва, вернувшись таким образом к античным традициям?

У меня на этот счет была другая теория, но я не собирался делиться ею ни с кем. Я помнил об исчезновении старого Шметтерлинка и, мало веря в то, что смотрители зоопарка утратили свою человечность, представлял себе ужас бедняг, которые вдруг становились объектом неожиданной охоты в аллеях парка. Кричали ли они? Было ли у них на это время?

Прошлой ночью, ближе к утру, животные были здорово взволнованы, сказал мне как-то один из полицейских. Между двумя и тремя часами они выли не переставая.

Я печально кивнул. Ту ночь я проспал сном праведника в собственной постели.

И было отчего, подхватил второй. Наверно, там проводили какие-то опыты, фотографировали. Мы видели огни почти повсюду, а потом вдруг появился красный луч, затем зеленый, толщиной с мизинец. Он ходил из стороны в сторону и вдруг уперся в небо, меняя зеленый цвет на красный и обратно. Он торчал, словно прут.

Я спросил, доложили ли они о случившемся.

Зачем, разом, не сговариваясь откликнулись полицейские. Что в этом плохого? А потом все происходило за загородкой, а не на улице. Там не наша территория. Если бы были жалобы, тогда другое дело. То, что происходит за решеткой, уже ваше дело, сказали они, давая понять, что не сомневаются в моем месте работы.

Не знаю, что я пробормотал в ответ, но они явно намекали на нужды Национальной обороны. Теперь мои прогулки предстали перед ними в новом свете. Быть заодно со мной им ясно импонировало.

Мы спустились вниз по улице Кювье к набережной Сен-Бернар. Они остановились, и более добродушный полицейский ткнул пальцем и сторону зоопарка.

Эта светящаяся штука была примерно здесь.

Мы стояли над зданием кафедры общей и сравнительной физиологии. Место, на которое указал мой собеседник, примерно совпадало с местом загона мокрилий.

Хорошая мысль, сказал он, проводить опыты именно здесь. Место безлюдное. Никто ни о чем не подумает. Не скажи вы мне…

Подозреваю, что второй полицейский прервал его рассуждения, ткнув локтем в бок. Я старался сохранить невозмутимость, хотя дрожал от возбуждения. Возможно, огни и тревога зверей не имели никакого отношения к мокрилиям. Но могло быть и так, что это мокрилии поставили опыт над зверьем. А если они занимались чем-то более важным?

Утром я не смог допытаться у своих привычных собеседников из музея, ставились ли опыты над мокрилиями. Если исследования были тайной, ее хорошо охраняли. Но я сомневался в этом. В музее и не пахло военными испытаниями.

И тогда я решил остаться с вечера в зоопарке и выяснить, что творится ночью за оградой интересовавшего меня загона. Ведь именно так поступали клошары. Возможное исчезновение кое-кого из них не охладило моего пыла. Я был и похитрее, и посильнее, чем они. Мое знание зоопарка и его обитателей позволяло мне избежать неприятных сюрпризов. А кроме того, я решит прихватить с собой окованную железом палку. В крайнем случае я мог спрятаться в комнатке Общества друзей музея, дверь которой обычно открывалась без всякого труда.

Рядом со зверинцем имеется заброшенный загон, как бы продолжение Ботанической школы, где, как в экологическом парке, произрастают сами по себе различные растения Иль-де-Франся. Эта площадка окружена невысокой решеткой. Неровности почвы, густой кустарник и высокие заросли были идеальным местом, чтобы спрятаться.