Представьте, что копирайта нет - [6]
Мы отдаем себе отчёт в том, что некоторым авторам не понравится наше вмешательство в эту область. Они могут быть недовольны и тем, что мы считаем это право несостоятельным и утверждаем, что в руках монополистов оно даже может стать контрпродуктивным. В конце концов, моральное право поддерживает систему «звёзд», блокбастеров и литературных бестселлеров. В то же время «звёзды», чей образ защищён моральными правами, отчасти повинны в том, что многие менее известные авторы или исполнители остаются в тени. Это, по меньшей мере, постыдно, и может привести к большой неопределенности в дальнейшем.
Если мы придём к выводу, что защита моральных прав — вкупе с правами на использование произведений, которые мы будем обсуждать далее в этой книге, — не оправданна, то у нас по-прежнему остаётся целый ряд вопросов без ответов. Вот наиболее важный из них: должен ли художник отойти в сторону и безропотно наблюдать, как его работу адаптируют или изменяют? По правде говоря, мы не видим другого выхода. Конечно, у кого-то это вызовет культурный шок. Впрочем, он не будет столь сильно ощущаться в обществах, где копирайт с сопутствующими ему моральными правами автора так и не прижился. Притом у нас нет никаких причин полагать, что толпы людей тут же ухватятся за чужие произведения и станут обращаться с ними неподобающим образом. К тому же, вопросы возможной их адаптации могут быть вынесены на публичное обсуждение.
Вполне может быть, что автор увидит свою работу в не приемлемом для него контексте: он вкладывал в неё совсем иной смысл. К примеру, произведение может быть использовано с целью, не приемлемой для его создателя. Копирайт обеспечивал защиту от таких ужасных ситуаций. Если автор не получал запроса на разрешение переработать произведение, суд с лёгкостью делал вывод, что авторские права были нарушены. И как же поступать теперь, когда копирайт, на наш взгляд, утратил свою жизнеспособность? Существует ряд законодательных инструментов, которые мы считаем даже более подходящими для удовлетворения законного желания художника, чтобы ни его самого, ни его произведения не втаптывали в грязь. Речь идёт о законах об ответственности за диффамацию и, в особенности, за неправомерные и противозаконные действия.
Художник, который считает, что его произведение было использовано неправомерно, может обратиться в суд, который ему придётся убедить в своей правоте. Мы не отрицаем, что теперь этот процесс не будет автоматизированным, но и в этом есть свои преимущества. Закон определяет меру правосудия, и юриспруденция, несомненно, найдет решение для таких неприятных ситуаций. Вторым естественным преимуществом явится то, что все творческие произведения будут находиться в свободном доступе для изменения, адаптации и помещения в различные контексты, иначе говоря — для переработки. Это крупное достижение, которое сможет обеспечить отмена моральных прав автора.
Тем не менее, до конца этот вопрос ещё не решен, в особенности в отношении ситуаций, где речь идёт не о каком-то неправомерном или противозаконном действии, но об уверенности художника в том, что его произведение должно появиться на свет таким, каким он его задумал. Если отменить моральные права, то вряд ли кто-то станет об этом беспокоиться. Но почему бы не проявить уважение к произведению и его создателю? Уважение играет важнейшую роль в общении людей друг с другом. Не стоит ли это учитывать? И ведь это вполне осуществимо. Художник, который радикально адаптирует чужое произведение, интерпретируя его по-своему, имеет на это право — но он должен в таком случае указывать, что данная адаптация является новой работой, основанной на работе другого художника или, к примеру, композитора. Это ясно даст понять, что автор оригинального произведения имел в виду иную презентацию своей работы. Это важно также и с культурной точки зрения — чтобы мы могли как бы проследить генеалогию произведения, понять, какой эстетический след оно за собой оставило.
Чтобы избежать каких-либо недоразумений, стоит обозначить сразу, что мы категорически против хищения чужих замыслов и произведений. X не должен иметь возможности подписывать своим именем фильм, книгу или музыкальное произведение, которое определённо было создано Y. Это кража в чистом виде, мошенничество, умышленный обман, если угодно. Как только об этом станет известно — а это рано или поздно случится, — мошенник будет привлечён к судебной ответственности и, если будет необходимо, оштрафован. Для этого наличие системы копирайта не требуется.
Для большинства типов произведений искусства, особенно если они были оцифрованы, вносимые изменения не затрагивают оригинальную работу. Её по-прежнему можно услышать, увидеть или прочесть в первозданном виде. Иначе дела обстоят с живописью. Если написать поверх одной картины другую, например, или порезать её ножом, она уже никогда не будет прежней. Возможно, хороший реставратор сможет частично спасти ее, но никакой гарантии нет. Если же кто-то, тем не менее, думает, что картина должна выглядеть по-другому, нежели в оригинале, то у него есть лишь один возможный выход: написать её заново так, как он считает правильным. С эстетической точки зрения это может быть интересно, поскольку работа, которой брошен вызов, по-прежнему доступна для обозрения. Различия между ними могут стать предметом для споров, но разве полемика не является одной из главных ценностей демократического общества?
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.