Предсказание - [43]

– Владею духовым оружием. Стреляю хорошо. Пользоваться боевым оружием доводилось только на съемках. Ощущение неприятное. Больно бьет в плечо. Хотя держать пистолет в руке – приятно. И на стрельбище стрелять – приятно. Для мужчины это, наверное, игра. А поскольку у меня в детстве не было игрушек, то иногда даю волю нереализованным желаниям.

– Что значит быть мужем молодой красивой актрисы?

– То и значит – быть мужем молодой красивой актрисы.

– Как разделяются сферы влияния в вашем доме? Во МХАТе? В «Табакерке»? Чья верхняя? Выбираете единоначалие или коллегиальность?

– Всегда единоначалие, кроме дома. Просвещенный абсолютизм – это правильная форма правления. Дома, конечно, главой является Марина.

– Любите ли играть: на бегах? в рулетку? в карты? на бильярде? И т. д. Как ведете себя, если проигрываете, или, иначе, умеете ли проигрывать?

– Да, умею. Проигрываю регулярно. На бегах играть не люблю, в рулетку – умеренно, в карты – не очень. На бильярде вообще не играю. Работая в странах, где русский язык не является вторым, я имею в виду Венгрию или Финляндию, вынужден был играть с автоматами, потому что, работая дважды в день, очень устаешь, после второй репетиции особенно. Трудно бывает заснуть, а проиграешь какое-то количество денег – и спишь хорошо.

Коллажи Парижа Марк Шагал. Хулио Кортасар

1

В отеле «Эглон» на бульваре Распай мой тихий номер выходит на кладбище Монпарнас, знаменитое могилой Бодлера. Автор «Цветов зла» верил в бессмертие поэзии, но вряд ли мог предположить, что шестьдесят лет спустя советский поэт Владимир Маяковский, поселившись напротив в гостинице «Истрия», придет на его могилу, чтобы отдать дань таланту буйного француза, сражавшегося на баррикадах.

Рядом с кладбищем – бульвар Монпарнас. В сущности, это тот же мемориал. На углу, в «Ротонде», бывали Модильяни, Матисс, Сутин. Рядом, в ресторане «Дом», выбирали устриц всех мыслимых сортов Пикассо и Брак. А через дорогу, чуть наискосок, в Куполи – художественной Мекке Парижа – в зале подковкой и на застекленной веранде работали Хемингуэй, Габриэль Гарсиа Маркес, Натали Саррот, Арагон, заказывая, быть может, знаменитый кокиль и запивая его рислингом.

– Вот здесь, в Куполи, – говорит за ужином Антуан Витез, ныне главный режиссер народного театра в Шайо, – познакомились Арагон и Маяковский. Арагон мне рассказывал, как Эльза Триоле обратила на него внимание Маяковского. Французский поэт сидел у стойки бара. Через несколько минут пришла записка: «Арагон! С вами хочет встретиться русский поэт Маяковский. Второй столик слева». Так ли это было? – улыбается Витез. – Но знакомство состоялось в Куполи.

Антуан Витез, создатель хорошо известного театра в парижском предместье Иври, знаток русской литературы и искусства, начал с постановки «Бани» Маяковского. Затем – «Электра» Софокла, сделавшая его всемирно известным режиссером, «Пятница» – в театре Шайо.

Мне довелось видеть в его театре «Фауста» Гете, где сам он играл главную роль. Бурный новатор в режиссуре, актер, блестяще владеющий искусством преображения и характерности, в жизни Витез тих, задумчив, удивительно напоминает Арлекина из комедий дель арте: изломом темных бровей, резкими полосами треугольником у уголков рта.

– Мой Фауст, – говорит он, – это трагедия необратимости времени. Я кричу, взываю к окружающим: «Ничего нельзя ни вернуть, ни переделать, ни повторить! Остановитесь! Осмыслите каждое мгновение жизни». Разумеется, это только одна тема Фауста…

– А еще?

– Еще… – задумывается он. – Меня всегда волновала проблема двойников. Мне кажется, старый Фауст следит за юношей, каким был когда-то, словно ходит вслед за ним (собой) по улице, видит себя с другими людьми, с возлюбленной. Торжествует или ненавидит себя. Это тема «Смерти в Венеции» Томаса Манна и Лукино Висконти в его фильме – тема, гениально разработанная двумя великими стариками, осмыслившими прошлое. Для меня же двойное самоощущение Фауста – обратное. Это юноша, заглянувший в будущее старика.

В декабре 1967 года театр закончил сезон новой постановкой по роману Арагона «Базельские колокола», потом Антуан Витез поставил в Московском театре сатиры «Тартюфа» Мольера.

– Актеры привыкли у вас к «застольному периоду», – говорит режиссер, – мы же связаны временем, его всегда в обрез, поэтому я предпочитаю с первых дней делать все на сцене. «Пьесу вы знаете хорошо, роли тоже, – сказал я своей группе в Театре сатиры, – будем сразу двигаться, действовать». Две репетиции актеры помучились, а потом пошло. Там замечательно интересные актеры.

Спектакли Антуана Витеза – это коллажи. В его постановках, точно вклейки, обыгрывание натурального реквизита и мебели, подлинных блюд (салат, лапша, сыр в «Базельских колоколах»), цитаты из греческого, турецкого, русского, немецкого языков – все это равноправные участники событий, такой же инструмент актера, как голос, пластика, мимика.

Узкий жанр, открытый в живописи дадаистами, сегодня, мне думается, трансформировался, мощно проникнув во многие сферы искусства. В фильмы, как в «Сумасшедшем Пьеро» Годара, где эпизоды злоключений героя Бельмондо вплелись в хронику циркового триумфа французского клоуна Раймонда Дево. Следы коллажа у Р. Щедрина в балете «Анна Каренина», в романах-коллажах Хулио Кортасара или Андрея Битова, где выдержки из газет, афиш, документы и художественный вымысел нерасторжимо сращены в единый сплав прозаического повествования.