Председатели и губернаторы. Взаимосвязь времен, или Судьбы, жизнь и деятельность председателей Краснодарского крайисполкома, глав администраций (губернаторов) Кубани за 65 лет ­ с 1937 по 2002-й - [361]

Образно и правдиво

Автора патриотических книг «Обязан сказать» и «Первые» знаю давно, еще с комсомольских времен, когда Виктор Салошенко возглавлял 500–тысячную Краснодарскую краевую комсомольскую организацию. Уже тогда из‑под его пера в краевом и центральном издательствах вышли книги об опыте работы комсомола Кубани: «На труд, как на подвиг» и «Если ты секретарь райкома», удостоенные литературной премии ЦК ВЛКСМ имени Николая Островского. По всему было заметно, что этот человек, обладающий несомненными литературными способностями, пытливым умом и проницательностью, способен на новые, более сложные обобщения и выводы. Факты говорят за себя: перед нами живая, уже далекая и еще неуловимо близкая история Кубанского края, в которой действующими лицами выступают первые партийные и советские руководители края. Первые — в смысле существовавшей в те годы партийной иерархии — значит главные, берущие на себя всю ответственность за судьбу края и каждого из его жителей.

Замечу, никто из современных писателей, журналистов, историков, немало написавших и посвятивших свой талант Кубани, хорошо знающих и любящих свой край, в целом исследовать подобную тему не решались.

«Одни меня отговаривали браться за эту, как они выражались, неблагодарную тему, — пишет автор «Первых», — другие предрекали «нерасходимость» тиража, а следовательно отсутствие интереса к сугубо «партийной» теме; третьи попросту пожимали плечами, поминая «старые времена» недобрым словом. Четвертые утверждали: прошлое оплачено, настоящее ускользает, будьте в будущем». Пытаясь объяснить данное обстоятельство, Виктор Салошенко находит, на его взгляд, убедительное оправдание: их время не пришло. То самое, о котором говорят: время разбрасывать и собирать камни. Сейчас, кажется, оно пришло.

Да, оно пришло, это время, с высоты которого многое можно разглядеть, осмыслить и оценить. То было время наших отцов и дедов, созидателей, подвижников, людей подвига, веры и ясно осознанной цели — патриотов своей родины, не щадящих жизни своей ради общего блага.

По всему видно: автор «Первых» пишет о героях своей книги с особой внутренней теплотой, порой жестко и резко, осуждающе, как это в главах о Кравцове и Марчуке, но все же относится с пониманием и сопереживанием их трудной судьбе.

Что же говорить о других первых секретарях краевого комитета партии: здесь развернутые, зачастую образные картины происходящего, их портреты, написанные уважительно и тепло.

Вот, к примеру, портрет Дмитрия Степановича Полянского: «В моем воображении мгновенно возник образ красавчика, как я про себя окрестил Полянского, когда рассматривал при случае добытые из разных семейных архивов фотографии этого «американского ковбоя»: довольно высокого, статного, с гладко зализанными назад волосами, прямым и дерзким взглядом крупных серых глаз. На некоторых фотографиях он в чертовски идущей ему широкополой шляпе, белом костюме. На более поздних снимках — опять‑таки орлиный, проницательный взгляд.

Может быть, фотографии Полянского я оценивал предвзято, пытаясь ассоциировать его облик с нашумевшей в то время в крае романтической и наверняка во многом придуманной людьми историей об его увлечении знаменитой, ослепительно красивой артисткой театра оперетты Евгенией Белоусовой. Молва приписывала, да и до сих пор ходят слухи, что на бутылке вина под названием «Улыбка» по предложению Полянского был увековечен образ его краснодарской пассии.

По тем временам первый секретарь крайкома партии был весьма молод. Полянскому исполнилось всего 40 лет. И, естественно, его не могла не увлечь несравненная и фантастически одаренная Сильва! Марица! Баядера! Фраскита! Татьяна Ларина! — и все это Женечка Белоусова! Сам он в моем воображении поэтому представал в образах, немыслимых для первого секретаря крайкома партии: Ленского, Евгения Онегина».

А вот портрет другого партийного руководителя, Григория Сергеевича Золотухина: «Вот он — легендарный Григорий Сергеевич: грубоватое, но чем‑то притягивающее лицо, высокий лоб с глубокими морщинами, разметанные на голо ве густые черные волосы и, главное, особый «золотухинский» прищур глаз, устремленных на расставленные фигуры на доске. Что он видел за ними? Возможно, Золотухин в тот момент решал этюд, шахматную задачку. Фигур на доске немного: виден белый король с ладьей. Из черных фигур две пешки да конь. Странная задачка — пешки были спаренные и стояли рядом с конем, к которому подступился белый король. Однако король не мог «убить» коня, его, кажется, «держала» пешка. Черного короля вовсе не было видно. В том‑то, наверное, и была сложность задачки: фигур на доске мало, а комбинаций множество. Но в какой‑то момент мне все же показалось, что Золотухин раздумывает не над шахматной задачей, а его мысль простирается значительно дальше доски с черными и белыми клетками. Хотя впоследствии многие, близко знавшие Золотухина, отмечали его любовь и порой страсть к шахматным поединкам. Азартный, говорят, был человек».

И, наконец, о Сергее Федоровиче Медунове. «У него была своя манера вести беседу. На ваш вопрос он отвечал не вдруг, не наступая голосом на ваш голос, не демонстрируя свою готовность опровергнуть вас, опрокинуть, смять, а напротив, как бы медля, делая небольшую паузу, закаляя свою выдержку. Итак, короткая пауза. И после нее тихо, исподволь, как бы по знаку музыкантов, он вступал в беседу или продолжал ее. И чем напряженней был ход беседы, чем воспаленней ее тема, тем тише говорил он. И тогда его тихий голос звучал громче всех, в нем концентрировалась убежденность, как в туче электричество».